Приезжаем в посольство, и там становится понятно: идея с поездкой на Кокосовые острова накрылась медным тазом – визу оформляют в течение месяца. Что называется, приплыли. Стоим с мажоркой, как два дурака, и пялимся на стенд, на котором черным по белому вся информация изложена. Максим поворачивает голову и выразительно глядит на меня. Я опускаю глаза и густо краснею. Кажется, когда смотрел на сайте посольства, там внизу ещё было что-то написано, только не пролистал – поторопился.
– Ну, и как теперь нам быть? – интересуется мажорка. Не поднимая головы, пожимаю плечами.
– Поехали обратно в гостиницу, Саша, – моё имя Максим выговорила так, словно я внезапно растерял всё ее доверие и превратился из партнера в того, кто рядом мотается и под ногами болтается. Мне жутко стыдно. Настолько, что даже в сторону мажорки смотреть не могу. Потому всю дорогу до гостиницы молчим. Но стоит нам выйти из машины, как у Максим начинает вибрировать в кармане смартфон. «Ишь, какая! Меня свой заставила отключить, а самой можно, значит. Развела двойные стандарты!» – подумал я.
– Да, я слушаю, – сказала Максим в трубку. Вижу, как она бледнеет. Что там?! Кто это?!
Глава 89
– Да. Да, конечно. Уже едем, – коротко говорит Максим побелевшими губами.
– Что случилось?! – спрашиваю её, схватив за рукав.
– Звонил отец. Попросил приехать к нему. Сказал, есть важный разговор, – ответила мажорка.
– Отец? Чей отец? Мой или твой? Черт, я запутался уже! Бразильский сериал какой-то, мать его! – во мне бушевали эмоции, потому в выражениях не стал стесняться.
– Мой отец, настоящий, Кирилл Андреевич который, – улыбнулась Максим. – И твой, кстати, тоже. По документам он по-прежнему в этом статусе.
– Да? Но как же… он же в реанимации, – растерялся я.
– Уже перевели в палату интенсивной терапии, идет на поправку, – сообщила мажорка.
Оставшуюся часть пути мы молчали. В клинике поинтересовались, где находится отделение нейрохирургии. Нам показали, и дальнейший путь был довольно краток: неслись, как угорелые, даже медсестричку едва не сшибли, – пришлось на ходу извиняться. У палаты остановились, перевели дыхание, постучали. Дверь нам открыл какой-то здоровенный тип хмурой наружности. Он внимательно изучил наши лица, словно рентгеном просветил, затем выглянул в коридор, проверил там. Лишь после этого посторонился, чтобы мы прошли. Догадались: телохранитель. Причем какой-то новый, я прежде его не встречал. Видимо, предыдущая охрана не оправдала доверия. Оно и понятно, после покушения многое могло измениться.
Отец лежал на постели, очень бледный, с большой повязкой на голове. Весь в каких-то проводах, трубках и прочем. Рядом стоял прибор, контролирующий давление и сердцебиение. Но аппарат искусственной вентиляции легких стоял в сторонке отключенным, из чего мы с Максим сразу сделали вывод: раненый идет на поправку, если может дышать самостоятельно.
Кирилл Андреевич, услышав наши шаги, медленно открыл глаза. Посмотрел на нас и… улыбнулся.
– Привет, ребятки, – сказал он. Голос был слабый, но отчетливый, не заплетающийся.
– Здравствуй, папа, – ответила за обоих Максим.
– Саша, – произнес отец. – Знаю, что ты очень обиделся на свою мать. Ты прости её, пожалуйста. Я уже сделал это, а ты тем более должен – ты ведь родной сын. Она была молода, наглупила, конечно. И ещё. Считаю тебя своим сыном. Родным. Этого ничто и никогда не изменит.
Пока он говорил это, я почувствовал, как в горле образуется здоровенный ком, а на глаза наворачиваются слезы. Когда прозвучали последние слова, соленые капли потекли по моему лицу.
– Папа, – прошептал я, подошел к нему и прижал голову к груди. Отец погладил меня по голове. Я ощутил себя маленьким мальчиком, как раньше, давным-давно, когда подходил к отцу, сидящему в кабинете, всего на минуточку, чтобы не отрывать его от важных дел. Мне хотелось поласкаться, словно котёнку, и он никогда в этом, как бы ни был занят, не отказывал.