– Зачем папика тревожить? – спрашивает мажорка, и меня передергивает от этого слова. – Наоми не его дочь, не внучка даже. Хотя от тебя, – она насмешливо осматривает меня, как фигуру в музее мадам Тюссо, – вряд ли дождется. У неё папа есть, прадедушка. Вот пусть семейство Мацунага и раскошеливается.
– А если откажутся? Фильм «Все деньги мира» смотрела? Как там миллиардер отказался выкуп за внука платить, и мальчишку покалечили? – спрашиваю я. – Может, нас сюда и отправили, чтобы ничем не запятнать честь своей фамилии и корпорации? Сама знаешь: у японцев на этот счет сдвиг по фазе конкретный.
– Вот и посмотрим. Поехали к Такэде, – говорит Максим и вызывает такси.
Спустя полчаса мы уже в лондонском представительстве Mitsui Industries, и Такэда откладывает все свои дела, чтобы внимательно нас выслушать. Но узнав о том, что нам срочно требуются три миллиона евро, говорит:
– Простите, уважаемые гости, но выделить столько денег из бюджета представительства я не имею права. На это требуется разрешение президента корпорации, Сёдзи Мацунаги.
– Так звоните ему, в чем проблема? – говорит мажорка.
– Я не имею права, – отвечает Такэда. – У нас так не принято. Он – президент, а я подчиняюсь руководителю Европейского департамента. Он – вице-президенту, и лишь тот – господину Сёдзи.
– Ты не русский, случаем? – язвительно интересуется Максим.
– Русский? Почему? – удивляется японец.
– Потому что развели тут махровую бюрократию! Туда не ходи, сюда не блуди. Речь идет о жизни и смерти человека! Ты знаешь, что с тобой Исида сделает, когда узнает, как ты тут хвостом вилял и отнекивался?!
Японец краснеет, сдерживая злость. Потом бледнеет, понимая, в какой жир наступил обеими ногами. Вскакивает с кресла, кланяется нам и чеканит слова:
– Я всё понял. Деньги будут. Через час. Хай!
– Ты бы фюрера ещё вспомнил, «хай», – передразниваю японца по-русски.
Кажется, дело вышло из тупика.
Я не ожидал, что Такэда окажется все-таки в душе чуточку самураем. Иначе бы он, наплевав на корпоративные законы, которые в Японии почитаются даже больше, чем государственные, не выдал нам три миллиона евро. Уж не знаю, насколько он там опустошил или обескровил бюджет представительства (а может, даже собственный?), но спустя час томительного ожидания один из сотрудников приволок рюкзак, доверху набитый деньгами.
Такой капитал, заключенный в груде купюр, я видел впервые и даже присвистнул от удивления, за что был мгновенно вознагражден улыбкой Максим до ушей, хоть завязочки пришей:
– Что, Сашок, не видел никогда столько бабла? – подмигнула она мне игриво.
– Можно подумать, ты видела, – буркнул я в ответ.
– А как же! Мы с папиком и не такое видали, – усмехнулась она, заставив меня ощутить сразу два острых укола: ревности и презрения. Вот почему она моего отца, влиятельного и авторитетного человека, упорно продолжает называть папиком? Хотя вывод сам напрашивается: потому что мажорка – содержанка. Живет за его счет, как последняя шлюшка, вот и радуется жизни. Придумав так, успокоился. Пусть я маменькин сынок, от юбки никак не могу оторваться, но и Максим, получается, тоже. Только от кошелька моего батюшки.