От подлых смешков мне захотелось стиснуть зубы. Надо мной достаточно издевались, и я знал, что именно этот звук всегда сопровождается чьей-то болью.
Ее волосы были короче, чем когда мы были детьми, но лицо мгновенно успокоило мое израненное сердце. Пикси.
Спокойствие сменилось растерянностью. Моя обычно бесстрашная Пикси выглядела так, словно попала в ловушку своего самого страшного кошмара. Она опустила голову от раздавшегося звонка. Замелькали вспышки, девушки начали фотографировать.
Пикси обнимала свое тело, и я, ахнув, понял почему. На ней было только нижнее белье. Она стояла топлесс и прижимала руки к груди, чтобы прикрыться.
Я бросился вперед сквозь толпу подростков, опираясь на их плечи, чтобы удержаться и пробиться вперед. Изо всех сил я рванул к Пикси, на ходу стаскивая с себя баскетбольную куртку моей старой школы. Я прикрыл ее спереди, положив руки ей на спину.
Она посмотрела мне в глаза. На ее лице отразились замешательство и облегчение.
Я стянул с себя спортивные штаны и помог одеться. Она вставила сначала одну ногу, потом другую, затем подпрыгнула, чтобы я мог подтянуть их.
Мир закружился вокруг нас, размытый и бессмысленный. Я воспользовался этим моментом, чтобы прижать ее к себе, придерживая куртку, пока она просовывала руки в рукава. Я потянулся и защелкнул кнопки. Она была прикрыта.
– Гейз? – Она подняла руку. Да, ее рука, но она казалась крошечной из-за моей огромной куртки. Пикси почти коснулась моего лица и прищурилась. – Этого не может быть.
Я наблюдал, как она осознавала то, что ее мозг отказывался принимать.
– Так и есть. Это я, и я вернулся.
Учителя окружили нас, задавая вопросы. Подлые придурки продолжали снимать и фотографировать. Я видел все боковым зрением. Уверен, всех взволновали мои трусы-боксеры.
Пикси толкнула меня в грудь.
– Тебе холодно?
– Нет.
Это она. Я снова чувствовал запах ее клубничного шампуня, а россыпь веснушек на переносице была моим личным созвездием, о котором я так мечтал.
Раздался резкий голос:
– Уже снял штаны, Гейз? Ты же знаешь, она не даст тебе, если вы не родственники.
Это была Эшлин.
Я никогда точно не узнаю, что ощущала Пикси, когда над ней издевались, но, увидев боль в ее глазах, я возненавидел человечество в целом и Эшлин в частности. Я повернулся, чувствуя, как раздуваются ноздри. Облизнул губы. Я не мог ударить девушку, хотя очень хотел этого. Но смог найти отличный выход. Парень рядом с Эшлин начал смеяться над ее «шуткой».