Это останется с нами

22
18
20
22
24
26
28
30

Я смотрю на ее озадаченное лицо, и тут у меня в голове происходит взрыв. Вспоминаю Жанну и Ирис и прихожу к выводу – лучше поздно, чем никогда! – что последним понял, зачем пришел сюда.

Сердце вот-вот остановится, меня кидает в жар, и я снимаю свитер. Лейла подходит совсем близко и спрашивает: «Поможешь мне?»

Начинаю с рукавов, и по части тупых идей эта оказывается наитупейшей: воротник водолазки Лейлы застревает на середине лица, руки обездвижены в воздухе, а я тяну одежку вверх как полный болван. Водолазка наконец-то поддается, кажется вместе с ушами, но Лейла делает хорошую мину при плохой игре, хотя прическа растрепалась, а помада размазалась аж до лба. Она прижимается ко мне, целует – и у меня все волоски на теле встают дыбом – и ведет к дивану.

– Подожди секундочку, я его разложу.

– Давай помогу…

Мы падаем на простыни, целуясь взасос, она стаскивает с меня футболку, срывает свою, я ласкаю ее кожу, изумляясь, до чего она нежная, и плевать, что пружина пиявит ребра. Лейла оседлывает меня и пытается расстегнуть лифчик. Я, в романтическом порыве, говорю себе, что могу поучаствовать. Помочь. Глупая затея. Эти застежки изобрел тот же тип, который осчастливил потребителей легко открывающимися упаковками. С такими только мастер способен справиться. Лейла хохочет – и обходится без моей помощи. Теперь меня спасет не дефибриллятор, а только чудо. Говорю ей: «Ты великолепна!» Она отвечает: «Люблю тебя…» Шепчу: «Я тоже…» Мы успешно избавляемся от джинсов и приступаем к любви, минуя подготовительный этап.

69

Ирис

– Гулять пойдем?

Будин реагирует первой, опередив Жанну, бежит к двери, где на стене висит ее поводок, и весело машет хвостом. Жанна выключает машинку и надевает пальто. Гинеколог посоветовал мне как можно больше ходить, чтобы улучшить кровообращение и избежать отеков ног, превратившихся в толстые розовые колбаски. Каждое утро я трачу десять минут, надевая компрессионные чулки, еще столько же уходит на то, чтобы разогнуться после этой операции.

Когда я впервые предложила Жанне погулять вместе, мне пришло в голову подладиться под ее темп, чтобы она не устала, но в конце улицы старушка меня обогнала.

– Я – парижанка! – гордо заявила она вместо объяснения.

Дальше мы пошли в моем – медленном, по мнению Жанны, – темпе, который я предпочитаю называть «размеренным».

Виктор высовывается в окно, чтобы поприветствовать нас:

– Надеюсь, вы взяли зонт – у неба вот-вот отойдут воды!

Он каждый день отпускает новую шутку на тему моей беременности. Много недель мне казалось, что консьерж питает ко мне еще кое-какие чувства помимо вины за злосчастное падение на лестнице. Он всегда был изысканно вежлив, но очень смущался в моем присутствии, пока Жанна однажды не заговорила о моей беременности. Я не сомневалась, что Виктор и сам все понял, как только я перестала маскироваться под слишком широкой одеждой, но он с минуту не мог прийти в себя, стоял, выпучив глаза, переводил взгляд с моего живота на Жанну и обратно, а потом прыснул со смеху. Теперь ведет себя как заговорщик, преданно хранящий тайну, и неловкость сгладилась.

Жанна открывает зонт, выйдя из-под арки, я заматываю потуже шарф на шее и шагаю под его защиту, машинально уткнувшись взглядом в ботинки стоящего на тротуаре человека. Поднимаю глаза, вижу джинсы и куртку. Вижу лицо. Он улыбается мне. Жанна делает шаг вперед, а я застываю на месте.

– Здравствуй, ангел мой.

Жанна разворачивается и мгновенно оказывается рядом со мной. Она знает, ничего не зная.

– Рад тебя видеть, – продолжает Жереми, делает шаг и протягивает руку, чтобы погладить меня по щеке. – Мне ужасно тебя не хватало. Поиски затянулись, но не зря говорят: никому не под силу разлучить влюбленных. Знаю, ты обижаешься, но… я много думал и могу все объяснить. Давай поговорим, ладно?