– Ирис, все в порядке? – шепчет Жанна.
Я киваю, хотя все мое тело протестует. Я знала – так будет, думала, что готова, и тысячи раз мысленно проигрывала этот момент, что было не так уж и трудно без участия главного действующего лица. Сейчас у меня одно желание: сбежать, исчезнуть, оказаться там, где он меня не найдет. Мне страшно. Я боюсь его и – главное – себя. Вся моя сила испаряется в его присутствии. Решимость делает ноги. Три года он лишал меня убеждений и способности свободно судить о жизни. Дергал за ниточки. Я была управляемым существом. Сбежав, оказавшись вдалеке от его влияния, я смогла оценить масштаб бедствия. Меня ужасает мысль о том, что он снова начнет затуманивать реальность, убеждать, что все мои воззрения ложны. Три года я верила ему больше, чем себе, и не поручусь, что освободилась от его хватки. Жанна поглаживает меня по спине, я чувствую, что не могу отступить. Покидаю защитный купол зонта и иду к Жереми.
– Ладно, давай поговорим.
70
Ирис
Мы заходим в кафе, садимся за столик. Жереми заказывает две бутылки «Перье». Он в свитере, который я подарила ему за несколько дней до бегства. Он хватает меня за руку.
– Знала бы ты, как я скучал! С ума сходил от беспокойства, сначала боялся, что с тобой что-то случилось. Я счастлив, что отыскал тебя. Ты рада меня видеть?
Я молчу, и он улыбается.
– Вижу, ты меня пока не простила. Знаешь, я и правда много думал – времени хватало. Мы будем очень счастливы втроем. Это мальчик?
Я киваю. На глаза набегают слезы.
– Назовем его Луи. Как моего деда. Я освободил кабинет, устроим там детскую. Наша встреча – феноменальная удача. Родственные души – огромная редкость, Ирис. Я все понимаю: чем ближе свадьба, тем сильнее тревоги. У меня они тоже были, но в одном я уверен: мы созданы друг для друга. Иногда бывает так, что люди, которые слишком сильно любят, причиняют друг другу боль. Я помогу тебе собрать вещи, и мы вместе вернемся домой. Будешь допивать?
Я подношу стакан к губам и делаю глоток. В последнее время я часто думала о Жюли, девушке, с которой познакомилась во время учебы на кинезитерапевта. Как-то раз она пришла на занятия с зашитой бровью и подбитым глазом и попыталась убедить нас в том, что якобы случайно ударилась о дверь, но потом сказала правду: накануне ее избил дружок. Не впервой, но на этот раз особенно жестоко. Жюли вернулась жить к родителям и подала жалобу. Позже они помирились, о чем мы узнали совершенно случайно. Однажды она объяснила, что любит этого парня. «Ну да, он грубый, но и внимательный, щедрый и веселый и обещал пройти курс управления гневом». Мы больше не виделись, и я не знаю, остались они вместе или все-таки расстались, но хорошо помню, как тогда рассуждала. Я не понимала Жюли и даже осуждала ее. На взгляд со стороны было очевидно, что он не исправится, что она полностью в его власти, хотя ничто не может оправдать подобного обращения. Со стороны не всегда виднее. Когда живешь с кем-то, труднее быть категоричным, что очень опасно. Видишь человека каждый день, знаешь все нюансы характера, позволяешь счастливым воспоминаниям смягчать обиду и прощаешь то, что прощать никак нельзя. Я смотрю на Жереми и вспоминаю, как он целовал меня, вернувшись с работы, как бывал ласков, если я грустила, как шептал нежные слова, стоя у меня за спиной в ванной, как мы устраивали пикники на пляже. Все это имело место – как и его жестокость.
– Вместе мы никуда не поедем, Жереми, – говорю я, поставив стакан на столик. – Все кончено, свадьбы не будет, я остаюсь в Париже.
Он сжимает мне руку.
– Прошу тебя, Ирис! Я знаю, что налажал, но признай – ты не оставила мне выбора! Как я, по-твоему, должен был реагировать? Ты все еще не оправилась от смерти отца, что вполне естественно, и часто нуждаешься в помощи, чтобы успокоиться. Это непросто, но делается для твоего же блага. Сама знаешь, только я понимаю тебя по-настоящему.
Раньше его идеи сразу вытеснили бы мои собственные, но теперь, по прошествии месяцев, я ясно вижу детали, которых ни за что не заметила бы, живя с ним. Жереми ведет себя как грубый кукловод. Он расковыривает мои раны и пытается убедить, что, кроме него, их никому не залечить. Он умело подорвал мою веру в себя, и я почти готова была признать, что никто другой не захочет иметь дело с такой, как я. Жереми – пироман в форме пожарного.
– Подумай о ребенке, – продолжает он, еще сильнее сдавливая мои пальцы. – Ты понятия не имеешь, сколько сил и средств придется тратить на воспитание малыша! Одна ты ни за что не справишься. И вообще, ты не имеешь права лишать сына общения с отцом!
Он говорит и говорит, все громче и громче, но я его больше не слышу и не вижу. Мой разум переместился в Ла-Рошель, в комнату отдыха моего кабинета кинезитерапии.