Воспользовавшись этой паузой, что присоединиться к ним, я вышла из-за ширмы и поздоровалась. Через девяносто минут я помчалась в «Метрополитен» и там нашла Бо в нашем кафе. Только он не занимался, а как завороженный смотрел в телевизор, висящий на стене. Да и все в кафе в тот момент не отрывали глаз от экрана.
– Ты только посмотри… – произнес Бо.
Я взглянула на передачу – на канале CNN показывали кадры какой-то осады. Бегущая строка внизу экрана сообщала: «Последние новости: нападение на Университетский клуб, Нью-Йорк». На улице стояла женщина-репортер и торопливо говорила в микрофон:
– …шестеро работников кухни, вооруженных автоматами АР-15, час назад захватили фешенебельный Университетский клуб в Нью-Йорке. Забаррикадировав все выходы, они разгромили фасад здания. Затем началась стрельба, из окон верхних этажей выбросили тела членов клуба, количество жертв пока неизвестно… Полиция уже окружила здание, но у них не так много вариантов: нападавшие подготовились к осаде, хорошо вооружены и вряд ли выйдут в ближайшее время…
Внезапная вспышка выстрела заставила репортера пригнуться. Камера, снимавшая ее, резко дернулась и наклонилась, показав окровавленное тело, переваливающееся через окно ровно в этот же момент. На заднем плане были слышны крики ужаса и рявканье полицейских команд. Камера вновь сфокусировалась на здании, и я увидела слова на его известняковом фасаде, намалеванные ярко-красной краской:
ВАШИ ДЕНЬГИ
ВАС НЕ СПАСУТ!
Подобные инциденты происходили по всему миру, причем в Европе их было необычайно много. Почему именно с Европы начался крах общественного порядка, никто толком не понимал. Возможно, потому, что ученые из стран Старого Света были более единодушны в отношении катастрофических последствий гамма-облака – почти все они с мрачной уверенностью заявляли, что семнадцатого марта человечеству наступит конец. В отличие от них американские ученые продолжали высказывать неоднозначные мнения в зависимости от того, на каком кабельном канале новостей выступали. С другой стороны, возможно, это было связано с многовековыми и очень отчетливыми классовыми различиями в Европе, которые долгое время отделяли зажиточное население Старого Света от тех, кто проживал за чертой бедности.
Что бы ни было причиной, акты насилия со стороны представителей беднейших классов против богатых начали распространяться по всему миру, как эпидемия. Трехтысячная толпа безработных молодых мусульман из неблагополучных кварталов в Париже штурмом взяла несколько особняков в Седьмом округе. Еще большая толпа мигрантов, живущих в убогом палаточном городке близ Кале, бросилась на охрану туннеля Ла-Манш, повалила ограждения и хлынула по автостраде и железнодорожным путям в направлении Англии. В самой Великобритании банды мародеров в масках, доведенные до исступления призывами в социальных сетях, вламывались в особняки Белгравии и Мейфэра. Их было слишком много, чтобы полиция могла их остановить. Подобные события происходили в Германии, Италии и Испании, а также в богатых офшорных зонах, таких как Монако. Страны, которые в прошлом подвергались угнетению со стороны колониальных держав, такие как Индия, Бразилия и ЮАР, стали свидетелями еще более шокирующих случаев агрессии в отношении особняков богачей и прочих символов старой элиты.
Не имело значения, верили ли нападавшие, что это их последний шанс изменить существующий социально-экономический порядок, или они просто увидели возможность дать волю своим низменным инстинктам, даже если конец света не наступит. Перед лицом конца всего сущего границы цивилизации более не признавались. Прежде сдерживаемый гнев бедняков и среднего класса вырвался наружу взрывом.
После кровавой осады Университетского клуба в Нью-Йорке, где низкооплачиваемый персонал взбунтовался против привилегированных членов клуба, эпидемия насилия начала распространяться и по Америке. До появления гамма-облака было еще несколько дней, а на улицах уже воцарился хаос.
Но на этой неделе произошло еще одно событие, от которого мой мир содрогнулся. В пятницу утром мисс Блэкман созвала школьное собрание и сообщила всем нам, что Дженни Джонсон исчезла.
Глава 37
Еще одна пропавшая девушка
Все взрослые в мире сразу же пришли к одному и тому же выводу об исчезновении Дженни: это похищение. После осады Университетского клуба богачи Нью-Йорка были настороже и ждали дальнейших нападений, атак и похищений. Многие боялись собственных помощников и прислуги. Женщины теперь носили в сумочках карманные электрошокеры, а мужчины – пистолеты в кобурах под куртками. Старли, мать Мисти, купила пистолет. Как и все, что принадлежало Коллинзам, он был просто невероятно модным: белая перламутровая рукоятка, золотые винты и сверкающий серебряный ствол.
Но в теории о похищении была одна большая нестыковка. Никто не требовал никакого выкупа от отца Дженни. Никто вообще не связывался с Кеном Джонсоном, не говоря уже о том, чтобы посылать ему пальцы Дженни по одному. И не было никаких признаков того, что Дженни сбежала из дома: ничего из вещей в комнате не пропало. Она просто ушла в школу в среду и исчезла. Дженни Джонсон растворилась в воздухе. Для тех, кто вел счет, за последние два года это стало четвертым случаем, связанным с Монмутской школой, когда девушка исчезла, не оставив ни следа.
Сразу после школьного собрания меня, как одну из подруг Дженни, вызвали в кабинет директрисы. Я сидела в кресле, одиноко стоявшим перед пятью взрослыми: мисс Блэкман, Кеном Джонсоном и тремя другими сотрудниками школы, включая психолога, мисс Вандермеер. Мое сердце рвалось на части при виде отца Дженни. Его глаза были красными и воспаленными от слез. Мешки под ними говорили о бессонных ночах, которые он провел в своей роскошной, но пустой квартире. Его неверная жена съехала всего пару дней назад.
Я уставилась на мисс Блэкман, сидевшую за большим письменным столом красного дерева. Перед моим мысленным взором промелькнули стремительные образы будущего: ее гниющий труп, в этой самой комнате, в этом самом кресле, с разнесенной выстрелом головой.
– Скай, – произнесло мертвое тело, прежде чем я моргнула, возвращаясь к реальности, и поняла, что мисс Блэкман обращается ко мне. – Дженни говорила тебе что-нибудь о побеге, вообще хоть что-нибудь?
– Нет. Она никогда не говорила ничего подобного.