Верхний ярус
Вишну хочется спросить: «Как заплакать?» Но говорит только:
Его марионеточное тело кивает, ладони складываются.
ОТ ПРОСВЕТЛЕНИЯ ДО ПРОРЫВА ПЛОТИНЫ в мозгу Рэя Бринкмана проходит тринадцать секунд.
Телевизор в спальне гремит вечерними новостями. Израильские войска срывают палестинские оливковые рощи. Рэй под одеялом сжимает пульт, делая так громко, чтобы заглушить мысли. Дороти в спальне, готовится ко сну. Ее ежевечерний ритуал переходит от одного шума к другому: фен, электрическая зубная щетка, вода в керамической раковине. Каждый звук говорит ему «ночь» — как однажды вой волков или крик бакланов. И, как зовы тех животных, скоро исчезнут и эти звуки.
Она там целую вечность — и ради чего? После катастрофы этого вечера… Что из всех этих приготовлений она не может сделать — с большей пользой — наутро? Хочет быть чистой для сна и готовой ко всему, что принесет ночь, хотя ночь не принесет кошмара больше, чем этот день.
Он ничего не понимает. После этого вечера немыслимо, что она ляжет в постель, как в последний десяток лет. Но еще немыслимей, что она будет спать в комнате дальше по коридору, той, что когда-то, много лет назад, мечтала переделать в детскую. Он уничтожит эту кровать. Нарубит резное изголовье на дрова. Ведущий говорит: «Тем временем вырубают деревья в школьных дворах по всей Канаде, чтобы защитить детские жизни после…»
Рэй смотрит на экран, но не понимает, что видит. Это — с первой до третьей секунды. Он думает, и поток его сознания еще вменяем. «Я человек, который с удовольствием путает уговор с реальностью. Человек, который никогда не сомневался, что у жизни есть смысл и будущее. Теперь с этим покончено».
Эти мысли занимают меньше четверти секунды. Глаза на миг закрываются — он прокручивает повтор. Их первое свидание. Ведьмы говорят ему не заботиться о завтрашнем дне. С ним ничего не случится, пока лес не пройдет много миль и не полезет на холм. Он в безопасности, отныне он в безопасности, ведь нельзя нанять деревья, как солдат, нельзя стволам скомандовать «вперед». «Всю жизнь нести уверенно венец в надежде на естественный конец».[55] Но ему дали другую роль. Человека, не рожденного от женщины, что сдвинет лес.
Веки Рэя приоткрываются на полсекунды. На этих живых экранах он видит, как они спали вместе — в ночь их первой премьеры в любительском театре. Все наши вчера, снова и снова. Юная леди Макбет, не старше двадцати четырех, переживающая в фойе взрослой жизни. Его нервная подруга, рядом с ним в темноте, бомбардирующая тревожными вопросами, как из собеседования: «Как ты относишься к родителям? Тебя посещали расистские мысли? Когда-нибудь воровал в магазине?» Даже тогда, в первый вечер, он видел, что они могут заботиться друг о друге до старости. Вдвоем, подчиняясь замыслу, предписанному задолго до их встречи и обещавшему раскрыться в свое время. Вечно. И вечно. И вечно.
Пророчество оказалось с подвохом. Нужно собраться с силами и жить. Но как? Зачем? Новости переходят к сцене из дикой природы. Рэй смотрит, как в тумане: прикованные люди, полиция их забирает. Шум воды в ванной прекращается. Это шестая и седьмая секунды.
Все имущество выглядит ворованным. Так ему сказала жена, всего час назад: «Думаешь, все само собой пройдет и я просто приду в себя? Превращусь в твою милую причудливую Дот?»
Он пытался сказать, что знал уже много месяцев. Год, больше. Что он еще здесь. Еще ее муж. Приходи и уходи. Будь с кем хочешь. Делай, как знаешь. Только будь рядом.
Хуже воровства. Убийство. «Ты меня убиваешь, Рэй».
Он пытался напомнить: между ними еще должно что-то случиться. Причина, почему они обязаны оставаться вместе. Он это уже видел, предчувствие двигало им все эти месяцы неподвижности. Какая-то цель их союза, которая существовала всегда. Они принадлежат друг другу.
«Никто и никому не принадлежит, Рэй. Отпусти меня».
В ванной что-то происходит — все, похожее на ничто. Две секунды тишины, и он в ужасе. Ничего не понятно. Ничего не сделать. Он снова смотрит на телевизор. Людям жгут глаза — ни за что. Совершенно напрасно.