Обманщики. Пустой сосуд

22
18
20
22
24
26
28
30

— А скажи мне, мастер Дзянсин, — Ильян подъехал ближе. — Что ты думаешь о Джуё?

— Мерзкий и жадный тип, скупивший полстолицы. Говорят, ему даже король должен.

— И что наемникам Джуё могло тут понадобиться?

Цзюрен нахмурился. Ему самому не нравилось присутствие здесь людей Джуё. А еще меньше отнятый у одного из них железный меч. Он и сам не раз задумывался о преимуществах этого необычного металла. Увы, железо было так редко и дорого, что ценилось выше золота. Но что если каким-то образом Джуё отыскал его источник на земле?..

— Владения Джуё располагаются на юге, и те земли не слишком богаты ресурсами. Полей там плодородных нет; медь, олово и серебро почти истрачены. Здесь Джуё может искать материалы и выгоду. И рабов, — Цзюрен поморщился. — Его старший сын был бы не против, верни мы рабство. Младший — темная лошадка, он может быть и того хуже.

Некоторое время ехали молча, время от времени сверяясь то с одной, то с другой картой. Солнце припекало, и от песка, сменившего солончаки, поднимался тяжелый жар. Однако, нужно было спешить, и ехали они до тех пор, пока жара не стала совсем невыносимой, и только тогда сделали привал в тени наспех сооруженного тента.

Когда жара сошла понемногу на убыль, они снова двинулись в путь. Но спустя несколько часов, когда на севере горизонт сделался неровным и темным из-за излома гор, на юге показалась новая неприятность. Горизонт там побагровел, небо заволокла зловещая тьма.

— Песчаная буря? — Ильян привстал в седле.

— Пока она далеко, — успокоил Цзюрен. — Мы успеем укрыться.

Однако буря вдруг ускорила свой бег, тьма надвинулась, и уже можно было ощутить, как жалят лицо мелкие песчинки. Цзюрен прикрыл лицо рукавом и крикнул:

— Надо спешиться.

Ратама заозирался, ища возможное укрытие. Один Ильян остался невозмутим и неподвижен. Его звучный голос перекрыл гул бури.

— Это морок.

На взгляд Цзюрена, все было более чем реально.

— Я читал о таком! Пустыня играет с твоими чувствами.

Ах, читал! Цзюрен подавил легкое раздражение и напомнил себе, что молодой лекарь не только прочитал немало книг, но и пропутешествовал изрядно.

— Доверься мне, Цзюрен. Это морок. Не смотри, не слушай. Не верь ему.

Буря приближалась. Ей противостояла спокойная уверенность лекаря. И сложно было сразу сказать, что же победит: собственные глаза и чувства или вера этого хрупкого молодого человека, в седле держащегося на чистом упрямстве.

— Придержи коней, Ратама, — велел Цзюрен и спешился. Закрыл глаза.

Ветер шумел и выл. Песок колол его лицо, оставляя глубокие, саднящие царапины. Цзюрен заставил себя ото всего отрешиться. Представил, как на давно уже позабытых занятиях по медитации, что стоит на скале среди бушующего моря. Цзюрен всегда был человеком слишком активным, медитация давалась ему с трудом, и чувства покоя приходилось добиваться долго и очень упорным трудом. Постепенно море успокаивалось и шторм уходил.