«Академия» Айзека Азимова – гораздо более крупномасштабное произведение. Мир «Академии» построили люди; они покорили всю галактику и поселились на бесчисленном множестве планет, но при этом их морфология и культура практически не изменились. Кроме того, Азимов предполагает, что исторические закономерности этого огромного мира людей можно предсказать с помощью статистики – дисциплины, которую он называет «психоистория». В основе этого огромного проекта лежат математические предсказания: психоистория утверждает, что в течение следующих десяти тысяч лет цивилизацию ждет период коллапса, и люди хотят уменьшить его всего до тысячи лет. Это произведение явно рассматривает мир на макроуровне, и в ней многолетняя история быстро стирает из времени и пространства всех персонажей, как великих, так и заурядных. Единственной константой в ней является только исторический процесс с его жестокими поворотами сюжета и холодной логикой – неумолимый процесс, который невозможно остановить.
Произведения Айзека Азимова во многом выделяются благодаря его прозе. Она плоская, монотонная, бесстрастная, безыскусная – к ней можно применить практически любой негативный термин, использующийся для критики художественной литературы. Порой она напоминает тексты Эрнеста Хемингуэя, но она лишена их мощи и лаконичности. Азимов похож на инженера, который пишет скучный технический документ. Как ни крути, его стиль не подошел бы для «серьезной» литературы, но для фантастики он идеален, и именно он принес Азимову мировую славу. Благодаря Азимову я понял, что фантастика – это литература, в которой содержание важнее формы. Форма фантастического произведения – это сосуд, в котором хранят и подают содержание. Произведение, в котором на первое место поставлена форма, может быть прекрасным, но это уже не научная фантастика.
Я, как и многие другие читатели фантастики и писатели-фантасты, постепенно узнавал, что составляет душу и сердце научной фантастики; как вдруг произошло нечто неожиданное. Стрелка моего морального компаса задергалась; моя система ценностей пошатнулась. Это было очень странное ощущение.
Лучше всего данную проблему иллюстрирует рассказ Тома Годвина «Неумолимое уравнение». Он короткий – менее десяти тысяч слов, и очень простой, проще не бывает. В нем всего два персонажа, практически лишенные индивидуальных черт характера: пилот космического корабля и девушка, которая летит на этом корабле «зайцем». И «корабль» – это еще громко сказано; скорее, его можно назвать «катером», поскольку он размером с автобус. Так как на его борту безбилетный пассажир, корабль уже переполнен и поэтому не может долететь до планеты, которая является конечной точкой путешествия. Это означает, что пилот, девушка, а также многочисленные члены экспедиции, которым корабль везет лекарства, погибнут. Решение тоже простое: прежде чем лишняя масса заставит корабль пройти через точку невозврата, астронавт, «крепкий орешек», выбрасывает девушку из кабины в космос, где вакуум заставляет ее кровь вскипеть, а внутренние органы – вылезти наружу. От нее остается только жуткий кусок мяса, окруженный ореолом из замерзшей крови…[26]
С момента своей публикации этот очень короткий рассказ привлек к себе внимание и стал предметом многолетних дебатов. В нем ярко отражена самая суть научной фантастики. Мир, созданный писателем-фантастом, показывает нам, какой слабой и неэффективной является наша мораль и система ценностей.
Да, возможно, сторонники этики мне возразят. Мы должны признать, что сюжет данной истории не является уникальным: подобные дилеммы могут возникнуть и в реальной жизни. В ходе войн на Ближнем Востоке было много случаев, когда десять или больше израильских солдат жертвовали собой, чтобы спасти раненого товарища. Астронавт из рассказа «Неумолимое уравнение» тоже мог всех обречь на смерть, и тогда слава человечества осталась бы в веках.
Но ветераны фантастики рассмеются, прочитав этот текст: для них «Неумолимое уравнение» имеет больше ценности как аллегория. Если совсем немного расширить мир рассказа, то реальность становится по-настоящему холодной и неумолимой. Давайте поиграем в писателей-фантастов: что, если Земли больше нет и вернуться астронавту некуда? Что, если все, что осталось от человечества, – это он, девушка-«заяц» и члены экспедиции? Или рассмотрим более грандиозную (и более вероятную) дилемму: либо на Земле погибнет сто миллионов людей, либо все человечество – шесть миллиардов. Конечно, вы можете выбрать вариант моралистов, но проблема в том, что слава человечества все равно исчезнет, поскольку во Вселенной никого не останется. На самом деле существует большое число научно-фантастических произведений, которые пытаются решить именно эту проблему.
Это мысленный эксперимент, который могла изобрести только фантастика – «опыт Судного дня». На самом деле человеческая цивилизация, с момента рождения до настоящего времени, никогда не сталкивалась с катастрофой, которая угрожала был самому существованию человечества. Поэтому «опыт Судного дня» – невероятно драгоценная вещь, словно ошибочно поставленный диагноз онкологического заболевания. Для человека, которому по ошибке диагностировали рак, жизнь обретает новый смысл. Чтобы все человечество смогло получить подобный опыт, ему нужна научная фантастика.
В фантастике есть много похожих сценариев, которые ставят читателей перед сложным этическим выбором: в них показаны миры со множеством гендеров или вариантов личности, сценарии с подчинением (например, порабощением людей более развитой цивилизацией или машинами) и так далее. Погружаясь в такие выдуманные миры, мы видим, что принципы, которые мы считали нормальными, предписанными свыше и незыблемыми, рушатся от малейшего удара, столкнувшись с холодными законами Вселенной.
На самом деле фантасты создают жанр, в котором миры соответствуют всевозможным видам реального зла, мирам, в которых злые действия, возможно, являются уместными или даже праведными… и наоборот. «Правильно» и «неправильно», «добро» и «зло» – такие понятия имеют смысл только в контексте соответствующего мира. Версия истории и цивилизации, изложенная в великом цикле Айзека Азимова «Академия», произвела такое сильное впечатление на Усаму бен Ладена, что свою организацию он назвал в честь книги – «Аль-Каида» – «Основание»[27], и тщеславно считал себя живым Селдоном (персонажем романа, историком, который предсказал коллапс Галактической Империи). Среди западных фантастов, по сравнению с «обычными» писателями, мало настоящих гуманистов; больше тех, кто похож на Роберта Хайнлайна, явного милитариста. Научная фантастика – это литература холодного разума и логики. После опустошающего землетрясения, которое произошло в Сычуани в 2008 году, китайские писатели-фантасты отнеслись к нему с безразличием и почти не упоминали о данном событии в своих блогах или на форумах. Кое-кто может усмотреть в этом зловещий аспект научной фантастики, который проявился после того, как этот жанр встал на ноги. Раньше в Китае относились к фантастике пренебрежительно, считая ее исключительно детской литературой. Иногда я жалею о том, что это не так.
То, что современная наука говорит нам о мире, совсем не укладывается в наши традиционные представления о нем. Теперь мы знаем, что нет ни абсолютного времени, ни абсолютного пространства, и что пространство-время, материя и движение являются неделимым комком грязи. Мы также знаем, что в микроскопических масштабах причинно-следственные связи не существуют: есть лишь квантовая вероятность, которая ставит под сомнение макроскопическую цепь причин и следствий. Однако представления литературы о мире не изменились. Ее мир остается доньютоновским, докоперниковским – или даже доптолемеевским. Как я уже говорил, в мире традиционной литературы Земля остается центром Вселенной.
На самом деле в традиционной литературе есть люди, которые пытаются выйти за рамки нарциссизма. На ум приходят, например, Итало Кальвино и Хорхе Луис Борхес, о которых буржуазные критики в свое время вели оживленные дискуссии. Часть их произведений пытается изобразить то, что находится за пределами человеческих отношений, то, как человек соотносится с реальностью. Подобный мир-образ появляется в «Невидимых городах» Кальвино и в еще более экстремальной «Вавилонской библиотеке» Борхеса, где нет ни одного человека – человечество в этом произведении бесследно исчезло. Намеки на нечто подобное есть даже в произведениях Томаса Пинчона и Франца Кафки, но в целом традиционная литература движется совсем в другом направлении. Некоторые исследователи полагают, что иррациональность, фрагментация, смещение и исчезновение смысла в современной и постмодернистской литературе – это реакция на квантово-механическую теорию. Но, скорее всего, в эту теорию не верят даже те, кто ее выдвинул. Литература всегда держалась на значительном расстоянии от науки. Она может изображать миры, измененные с помощью науки и технологии (и иногда явно это делает), однако упрямо отказывается встроить научную картину мира в свою систему. Это происходит и в Китае, и в других странах, как на Востоке, так и на Западе.
Литература движется в сторону еще большего нарциссизма. Великие сюжеты исчезают, и она становится еще более обращенной внутрь и замкнутой, и ее взгляд неизбежно отворачивается от отношений человека с природой. Ей даже начинают надоедать отношения между людьми. Остаются лишь отношения человека с самим собой, внутренний диалог отдельного индивида. И даже притом, что подобная литература отвергает историческую и массовую литературу, она жалуется на то, что именно эти жанры отвергают ее.
Я – любитель научной фантастики и дилетант в художественной литературе, и поэтому, честное слово, не собираюсь кого-то упрекать и обвинять. Я все равно считаю, что у человечества и литературы есть право быть нарциссом и что подобный нарциссизм обоснован. Но мне не дает покоя одна мысль: может ли обращенная внутрь, замкнутая литература не сосуществовать с литературой, устремленной вовне, с той, которая изучает отношения человека с природой? Может ли литература не установить контакт между нами и тем, что больше человеческой природы?
Конечно, я говорю не только о научной фантастике, которая всегда существовала на периферии, вне поля зрения критиков. Однажды у меня появилась возможность спросить немецкого синолога Вольфганга Кубина о том, читает ли он китайскую фантастику. Он ответил, что не читает даже
Я надеюсь лишь на то, что научная фантастика может дать литературе полезный совет – и открыть для нее небольшое окно возможностей.
Фантастика в состоянии хаоса
Однажды ночью на горе Цинчэншань, когда в Чэнду проходил Международный фестиваль научной фантастики и фэнтези, я впервые услышал, как самые известные писатели-фантасты обсуждают идеи, связанные с жанром фантастики. Нас окружали высокие колонны, а над нами светили огни, словно звезды на небе, и внезапно мне почудилось, будто я на другой планете. Серьезность и убежденность этих писателей произвели на меня неизгладимое впечатление. По сравнению с их глубокими мыслями мои собственные идеи казались спутанными и беспорядочными. А теперь, поскольку журнал «Туманность НФ» попросил меня рассказать вам о своих мыслях, я вынужден поделиться этим смятением с вами.
Каждый вид искусства существует потому, что он предлагает то, чего нет в других видах, и то, что они не могут заменить. В этом и состоит душа данного вида искусства. А что есть душа фантастики?
Это не изображение персонажей. Да, персонажи крайне важны для фантастики, но, в отличие от «чистой» художественной литературы, большинству великих произведений, написанных в жанре научной фантастики, популярность принесли не их персонажи. Кроме того, персонажи в галерее фантастики не являются такими же уникальными и колоритными, как в традиционной литературе. В некоторых фантастических произведениях – например, в «Проклятии» Артура Ч. Кларка – персонажей нет вообще; в более экстремальных случаях, таких как «Вавилонская библиотека» Хорхе Луиса Борхеса, нет даже человекоподобных существ, которые могли бы заменить персонажей.