И каждый раз она вспоминала.
«… это было социологическим экспериментом Зихдрена. Маргинальный, отщепенческий Философариат — Философариат Аппозитал… кажется, так они называли себя… и, в конце концов, свелось к одному человеку — они составили Книгу Истины в соответствии с какой-то неясной металогической гипотезой, в надежде разрешить спор между двумя группами ученых с противоположными мнениями. Брипер Дродж, „автор“, излагал основы, которые и так были очевидны, но суть всегда сводилась к тому, что туда заложил Зихдрен. Конечно, весь их опыт был впоследствии дискредитирован, Философский Аппозитал „распущен с умеренным позором“, а конкретный эксперимент — как и многие ему подобные — тихо забыт. Зихдрен сублимировался пару столетий спустя и за несколько десятилетий до того, как гзилты достигли космоса».
«Обстоятельства стали известны очень ограниченному кругу людей в самом начале процесса, приведшего к появлению Культуры. Это случилось после контакта с Зихдрен-Ремнантерами. Они, я полагаю, — и так они сами утверждали — были мучимы совестью. Или, может быть, лучше сказать — отягощены совестью. Зихдренам было неловко тащить этот маленький грязный секрет в Свёрнутое, поэтому они решили, что лучше будет сублимироваться без упоминания о нём, оставив своим Ремнантерам возможность разрешить ситуацию позже».
«Конечно, слухи обо всем этом ходили и раньше, но никто из тех, кто что-то знал в обществе гзилтов, не думал, что это имеет такое уж большое значение, до тех пор, пока история с присоединением/не присоединением к новой сверхцивилизации не стала витать в воздухе. На тот момент, к слову, мы даже не собирались называться „Культурой“ — ты знала об этом? Многие хотели, чтобы мы называли себя Чужими, я помню, ладно… в любом случае, голосование прошло за „Культуру“. Хотя, честно говоря, я за неё не голосовал. И в случае с „Чужими“, добавлю, тоже воздержался».
«Как бы ни было, а мы знали — команды переговорщиков знали — что есть что-то, что унаследовали Ремнантеры — какой-то тёмный секрет или нечто в этом роде — способный, так или иначе, повлиять на вопрос присоединения Гзилта. Возможно даже — слухи были безумными, отдельные из них — здесь затрагивались интересы не только Гзилта, поскольку вето против их присоединения, могло быть использовано одной или несколькими сторонами. Вопрос был вдвойне щекотливым, с учётом того, что Ремнантеры всё ещё хотели сохранить обстоятельство в тайне, даже после того, как оно было бы учтено в переговорах. Это вызывало определённые затруднения».
«Тогда ИИ придумал то, что выглядело как лучшее решение, чему, как я помню, мы все были приятно удивлены в то время. Это был знак будущего, если он вообще был».
«Итак, решение заключалось в том, что один добровольный представитель — одобренный другими членами его или ее команды, а не просто некий доброволец, получивший должность, один от каждого из соответствующих цивилизованных обществ — должен был согласиться выслушать свидетельства Зихдрен-Ремнантеров, проголосовать по ним — с правом вето — и затем забыть, о чем его просили голосовать.
Все это становилось возможным благодаря подготовке сознания каждого из этих представителей до того, как они услышат секрет, с последующим — после того, как они его услышат — стиранием части их памяти. Нас всех заверили, что технически такое вполне осуществимо, надежно и ни в коем случае не опасно, и максимум, что мы забудем, — это воспоминания одного дня. Так что мы в итоге согласились».
«И это случилось — мы все услышали большой, ужасный секрет, но, очевидно, он не был таким уж большим или ужасным, потому что никто не запретил гзилтам присоединиться к новой, собранной воедино цивилизации — мы уже тогда называли себя дворнягами, ощущая себя при этом очень остроумными и радикальными. Гзилты получили разрешение стать частью Культуры… хотя в итоге они не приняли предложение, отказавшись присоединиться.
Оно и к лучшему, подумалось многим. Мы все так думали тогда».
«…Вот только один из участников переговоров, некий представитель Нгароэ КьиРиа из федералитета Бухдрена — то есть я — позже вспомнил, что именно он слышал, а так же и то, что от него ожидали, что он забудет то, что он слышал, и что, как думали все остальные и он сам, он забыл.
Дело в том, что я всегда интересовался долгосрочной жизнью, уже в те времена, и особенно сохранением воспоминаний, которые без особых условий могли бы быть забыты, переписаны, утрачены в процессе длительного существования. Поэтому я проводил некоторые экспериментальные исследования сознания, биохимические операции по изменению химии мозга, не все из которых были законны или даже целесообразны с медицинской точки зрения, и большинство, честно говоря, не работали, так что мне и в голову не приходило, что это может помешать этой штуке, которой нас пичкали во время переговоров, воздействовать на память. Прошло время, и я вспомнил все те вещи, которые должен был забыть, благодаря исправлению, о котором даже не подозревал: что-то, что клиницисты, возможно, добавили в качестве эксперимента, а потом либо забыли сказать мне об этом либо решили — ха! что об этом лучше не упоминать. В любом случае, эффект продолжался, оставался и развивался, включённый во все другие процедуры, изменений и дополнений, через которые я проходил с тех пор».
«Сначала я не хотел возвышаться, сохраняться и не проходил никаких переходных состояний, опасаясь, что секрет выйдет наружу, потому что, как мне кажется, я не понимал тогда, что хотя это и был секрет, так сказать… сотрясающий веру, он являлся таковым лишь в теории. На практике люди верят в то, во что хотят верить, без всяких причин, так же как и любят потому, что испытывают потребность любить. Позже, даже осознав эти простые вещи, и понимая, что просвещение Гзилта мало что изменит, потому что они просто проигнорируют это знание или найдут другой способ уйти от него, я всё равно продолжал жить, не сублимируясь ни с какой группой и не транскорпорируясь ни в групповой разум, ни в Разум корабля, допустим, ни во что-либо ещё, потому что такая жизнь стала для меня привычкой, она продолжалась и продолжалась. Это стало такой неотъемлемой частью того, что сделало меня тем, кем я есть — стал, что, казалось, не имело смысла пытаться что-то изменить. Так я обрёл статус человека, живущего вечно — более или менее, храня секрет, который меня давно не волновал».
«Вплоть до того, пока не услышал о Сублимации Гзилта и со временем решил, что то, что я о них знаю, может представлять для меня опасность. Жизнь в течение долгого времени делает вас осторожным. Осторожным до степени, близкой к трусости, говоря по правде… и поэтому, так или иначе, я избавился от информации, вырезал её и убрал подальше от себя, поместив в пространство Гзилта, к Последней Партии и Ксимениру, где, как мне казалось, ей самое место. Это забавляло меня в то время. И забавляет до сих пор».
«Я попросил Ксименира присматривать за тем, что я оставил ему, и держать это — держать их — где-нибудь рядом. Я не сказал ему, что они хранят, и насколько важной может быть эта информация. И не предполагал, что он будет носить их на виду и у всех. Но почему бы и нет? Это меня тоже забавляет».
Бердл погиб, защищая её, атаковав андроида с личностью полковника Агансу, прежде чем тот успел нацелиться на Коссонт, когда она бежала по платформе наверху. Заминка позволила арбитру, сопровождавшему Агансу, выстрелить в аватара, за миг до того, как сам арбитр был уничтожен полуразрушенными остатками внешнего скафандра, оставленными ими ранее, и работавшими в качестве дрона.
Ксименир был мертв — он находился в резервуаре, когда его атаковали, помогая людям, запутавшимся в водном лабиринте. Впоследствии его воссоздали из сохраненной версии, сделанной десятью днями ранее — он всегда заботился о резервной копии.
Сотни людей нашли свою гибель на дирижабле и под ним: утонули, были раздавлены, сгорели или захлебнулись.
Ошибка Не… убил Агансу, используя смещенный сноп наноракет.
— Ваши силы уничтожены и отправлены, — послал корабль Культуры кораблю Гзилт. — Теперь вам нет нужды торчать здесь. Я и сам скоро уйду. Для вас будет лучше, если вы не будете пытаться меня остановить.
ebooksa