– А? – Я непонимающе посмотрела на него.
Только что в воспоминаниях полностью обнаженный муж сидел в ванне с бурлящими пузырьками, на его расслабленном лице блестели капельки воды, на лоб падала влажная темная прядь, а губы изгибались в сексапильной улыбке. Честно говоря, отогнать этот образ оказалось сложновато. Сейчас Филипп был полностью одет, пил кофе и иронично изгибал бровь.
– Нет, очень вкусно.
Утром он брился. Опасное лезвие мягко ходило по подбородку, аж дух захватывало. Понятия не имею, почему это воспоминание показалось таким волнующим…
– Тогда в чем он провинился? – хмыкнул муж и кивнул, намекая на еду в моей тарелке.
С недоумением я посмотрела на эту самую еду. Воздушный меренговый рулет с тонкой хрусткой корочкой казался размят вилкой в неаппетитную кашу, словно его за что-то наказали. Видимо, за кремовую прослойку.
– Будешь мой? – Он подвинул тарелку, на которой рядком выстроились четыре шоколадных шарика, а сбоку лежала веточка мяты.
Учитывая, что шоколад он предпочитал горький, практически без сладости, подозреваю, что вкусными эти конфеты назвал бы только большой ценитель.
– Почти уверена, что ты ешь шоколад со жгучим перцем, а не с молочным пралине.
Нарочито скривившись на сверкнувшую в ответ насмешливую улыбку, я с любопытством оглядела элегантный зал. Среди прочей публики, с большим удовольствием угощавшейся утренними кулинарными изысками, за столиком на две персоны в гордом одиночестве сидела эффектная брюнетка, с которой мы столкнулись в холле. Она буравила нас таким нехорошим взглядом, словно мы с Филиппом, попирая чувства воспитанных гостей, ели руками и облизывали пальцы. Мы случайно встретились глазами, и она тут же отвернулась.
Когда я все-таки попробовала шоколадный шарик и обнаружила в нем не жгучий перец, а морскую соль (что тоже отвратительно), прозвучал воинственный стук каблуков. Та самая женщина из холла прошла мимо нашего столика, покачивая бедрами. За ней тянулся шлейф насыщенных духов.
Элегантный проход заметили все посетители. Мальчишка лет семнадцати, сидящий вместе с родителями, и вовсе повернул голову ей вслед, за что был немедленно одернут матерью. Филипп бросил равнодушный взгляд. Более того, он раздосадованно поморщился, словно духи брюнетки, явно сделанные на заказ, дурно пахли.
– Перед аукционом мы с ней столкнулись в холле, – прошептала я, чуть склонившись к столу. – Вернее, я на нее налетела. Неловко вышло.
Глаза мужа неожиданно заледенели.
– Она с тобой говорила? – Голос тоже оказался пронизан холодом.
– Вообще, она сказала, что вы знакомы, – внимательно наблюдая за его реакцией, парировала я и запретила себе ревновать.
– Я не обязан помнить всех, кто со мной знаком, – с привычным высокомерием отозвался Филипп.
– Понимаю, – протянула я, пытаясь развеять внезапно возникшее напряжение. – Вы должны держать марку, господин Торн, любящий сладкий черный кофе, скучное чтение, несъедобные десерты… Что еще? Какая у тебя есть дурацкая привычка?
– Наблюдать за своей женой, – с ухмылкой подсказал он.
После завтрака мы отправились на склон. Филипп заявил, что погода отличная, как раз для катания, хотя небо затягивала серая завеса. Я ответила, что готова порадоваться за него, наблюдая из теплого шатра, где, по словам Рендела, подавали отличный грог.