— Просто иди за мной, — пожимаю я плечам, — и Дениску возьми, а гости пусть поиграют пока.
— Да ты знаешь с кем говоришь, щенок? — начинает возбуждаться он и властным жестом машет начальнику охраны.
Смотрите какой важный, даже охраной нашей распоряжается. Я устало киваю, и к нам подходят трое головорезов, называемых в этом месте охранниками.
— Вот этих двоих в малый зал, — бросаю я и, не дожидаясь, сам иду туда же.
7. Давно мы свежей кровушки не пили
Я вхожу в малый зал, где когда-то играл с Печёнкиным, и направляюсь к накрытому столу. Если честно, я проголодался. Голодный, буквально как собака. Беру хрустальную вазу с салатом «Оливье» и начинаю есть прямо из вазы, зачерпывая столовой ложкой. Впрочем, ем красиво, не чавкаю.
Со звоном сдвигаю с края стола тарелки и бокалы и сажусь прямо на скатерть, а ноги ставлю на стул.
— М-м-м… — закрываю я глаза от удовольствия. — А это не «Оливье», да?
Наглая рожа начальника то ли морга, то ли торга вытягивается из-за явных противоречий этого несовершенного мира. Он, человек, купивший стольких больших людей, терпит поругание и унижение от какого-то мальчишки. И главное, мальчишку слушает охрана этого в высшей степени консервативного и подчинённого законам иерархии заведения. И ещё этот малолетний нахал не только унизил его, начальника торга лично, но ещё и жрёт оплаченное им угощение. Конкретно, вот этот салат.
— Это не «Оливье», — повторяю я, — а «Столичный».
Действительно, столичный, с упругими оранжевыми кубиками варёной моркови и курицей вместо говядины.
— А в Берлине, — разглагольствую я, пока наглющий начторга Журавлёв со своим не менее наглым отпрыском обескураженно наблюдают, как я уничтожаю их салат, праздник и основы веры в свою исключительность, — в него добавляют красную икру, представляете? Немного совсем, для акцента. Обязательно попробуйте при случае.
— Чё с ними делать, Бро, — обращается ко мне начальник охраны, — е*ошить?
Не знаю, какое из двух слов производит на моих подопечных большее впечатление, «Бро» или «е*ошить», но лица их вытягиваются и становятся ещё более растерянными. Судя по всему, оба слова им известны.
— Ну что, Журавлёв, — обращаюсь я к старшему, — е*ошить?
Тот громко сглатывает и создаётся впечатление, что его крупный кадык отправляет гулять по рыхлому телу густую желейную волну.
— За что? — тихо спрашивает он, и его некрасивое одутловатое лицо искажается отчаянием из-за распавшейся на хаотичные фрагменты картины мира.
— За что? — переспрашиваю я удивлённо. — Так ты же сына херово воспитал. Он у тебя неуважительно к девушкам относится да и вообще к людям, а у нас в стране человек человеку друг, товарищ и брат, между прочим. У нас общество равных, лишённое сословных различий. Мы ради чего революцию делали, не подскажешь? Ради того, чтобы вот такие упыри сосали кровь трудового народа?
По лицу Журавлёва-старшего проносится целая буря взаимоисключающих мыслей и я едва сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться.
— Вот там у тебя кто у стола остался, толстый такой с пропитыми глазками, начальник БХСС?
ebooksa