– И что, мне переодеваться? – возмутилась я.
Даня сделал вид, что заплакал, закрыв лицо ладонями.
– Только не это! Ты снова засядешь в гардеробной на два часа. А мы опаздываем, – он посмотрел на часы, кожаный ремень которых плотно обхватывал запястье.
– Клоун. – Я развернулась, взмахнув волосами, и пошла обуваться.
– С другой стороны, на мою прелесть никто не будет пялиться, – услышала я его размышления вслух. – Тоже плюс.
– С каких пор мои ноги стали твоей прелестью?
– Они мне всегда нравились… А ты в этом точно сможешь ходить? – не отставал от меня Матвеев, наблюдая за тем, как я надеваю осенние ботильоны на тонких высоких каблуках. – Выглядят устрашающе.
Я сердито сдула со лба выпрямленную прядь.
– Тебе ничем не угодишь, Матвеев.
– У меня просто вкус хороший.
– Как же, хороший. Чем докажешь?
– Я выбрал тебя.
Я замолчала – крыть было нечем, только выразительно посмотрела на него, хотя на самом деле мне хотелось улыбаться.
Матвеев проявил чудеса галантности, элегантно открывая передо мной двери – и в квартире, и в холле на первом этаже, и даже в машине.
– Какой ты сегодня галантный, – не преминула я заметить, когда машина тронулась с мест.
– Не хочу, чтобы ты где-нибудь запнулась, – пояснил мне Даня с милой улыбочкой. – С трудом понимаю, как ты передвигаешься на этих ходулях, да еще и не видя собственных ног под юбкой?.. Бедная моя зайка.
– Двинуть бы тебе, котик, промеж глаз, – сказала я сквозь зубы.
– Как грубо, – покачал он головой, выезжая на основную дорогу.
– Зато искренне.
– Если бы все люди были искренними, на земле не прекращались бы войны. Даже в искренности нужно знать меру, – назидательно заметил Даня. – Как говорит господин Владыко, цитируя Сократа, «ничего сверх меры».