Однако даже по прошествии времени могу сказать с уверенностью, что его страх исчез в тот момент, когда он увидел ее в моих объятиях, маленькую и беспомощную, с черными волосами, такими же, как у него.
Нежную, драгоценную, чистую… как черная роза.
Помню, однажды я остановилась на пороге комнаты и увидела, как они сидят на скамье у фортепиано. Она у него на руках, наряженная в бархатное платьице.
— Папа, расскажи мне что-нибудь, чего я не знаю, — попросила дочка, как и всегда, глядя на него с обожанием.
Она безумно его любит, от нее только и слышно: ее папа лучше всех, потому что он запускает в космос спутники.
Ригель задумчиво наклонил голову — в профиль хорошо видны его длинные ресницы и точеные скулы, затем взял ручку дочери и расправил пальчики. Подложил под ее ладошку свою ладонь.
Он никогда ни с кем не деликатничает, но с ней…
— Многие атомы, из которых ты состоишь, от кальция в твоих косточках до железа в твоей кро-
ви, возникли в самом сердце звезды, взорвавшейся миллиарды лет назад…
Его плавный глубокий голос наполняет комнату, словно чудесная симфония.
Уверена, что дочка не понимала, о чем он ей рассказывал, но удивленно открыла ротик. Ригель говорит, что она очень похожа на меня, когда так делает.
Тут я вмешалась в их разговор:
— Воспитательница рассказала мне кое-что любопытное, — начала я. — Оказывается, наша дочь не подпускает к себе мальчиков ближе чем на пять шагов, потому что кто-то ей сказал, что они заразные. Ты что-нибудь об этом знаешь?
Ригель бросил на меня быстрый взгляд, пока наша девочка играла с воротником его рубашки. Затем он щелкнул языком и сказал:
— Понятия не имею.
Она посмотрела на него, и ее маленькое личико нахмурилось от беспокойства.
— Я не хочу болеть, как мальчики, папа. Я их не подпускаю. — И обняла папу.
Я же скрестила руки на груди и вопросительно уставилась на Ригеля. Он усмехнулся.
— Мудрая девчушка, — пробормотал он, довольный собой.
Я улыбаюсь, когда вспоминаю эту сцену.