Звездная девочка

На протяжении второй четверти преимущество «Сэн-Вэлли» увеличилось до девятнадцати очков. Наши прежде шумные болельщики затихли, и тут-то произошло самое главное. Мяч отскочил в середину площадки. На его перехват бросились несколько игроков обеих команд. В это мгновение Ковач попытался обогнуть соперников, и его правая нога запнулась за выставленный кроссовок другого игрока – по крайней мере, так писали в газетах на следующий день. В игре же это произошло так быстро, что никто ничего не увидел, но некоторые утверждали, что слышали неприятный хруст, как будто треснула ветка. Единственное, что было ясно, – к чему это привело: Голиаф лежал на полу, корчась и издавая стоны, и его правая ступня была вывернута под неестественным углом. Тренеры и игроки «Сэн-Вэлли» бежали к нему. Но они оказались не первыми. Каким-то образом первой до него добралась Старгерл.

Пока чирлидерши Ковача сидели на своей скамейке, открыв рот от изумления, Старгерл опустилась на колени на твердом деревянном полу. Она положила его голову к себе на колени, пока другие разбирались с его сломанной ногой. Ее руки гладили его лицо и лоб. Она как будто говорила ему что-то. Когда его понесли на носилках, она последовала за ним. Все – обе стороны – встали и зааплодировали. Чирлидерши «Сэн-Вэлли» прыгали так, как если бы он только что набрал два очка. В окнах мелькали огни «Скорой помощи».

Я знал, почему аплодировал я, но удивлялся такому поведению других болельщиков из Майки. Неужели они и вправду встали в знак уважения? Или просто радуются, что он покидает площадку?

Игра возобновилась. Старгерл вернулась на скамейку чирлидеров. Без Ковача одолеть «Сэн-Вэлли» нам не составляло труда. В начале второй половины мы вырвались вперед и только увеличивали отрыв в счете.

Два дня спустя мы проиграли Глендейлу. Опять же, мы всё больше отставали в первую половину матча, но на этот раз во второй половине никаких перемен не случилось. На этот раз «Электронам» противостояли не один, а целых пять лучших игроков. Никто из противников на этот раз не сломал ногу, хотя я уверен, что некоторые из нас от отчаяния втайне и желали этого.

Мы были потрясены. Мы не могли поверить в происходящее. А затем, когда шли последние секунды последней четверти, наконец признали. Радостные возгласы с другой половины зала ранили нас, словно стрелы, пробивавшие наши иллюзии. Как мы могли стать настолько самонадеянными? Неужели мы на самом деле верили в то, что команда Майки, непобедимая в своей третьесортной лиге, сможет состязаться на равных с величайшими командами штата? Мы позволили себе увлечься пустыми, глупыми надеждами. Сами обдурили себя. И жестоко разочаровались. А ведь так приятно было считать себя победителями. Мы как будто были созданы для победы. Мы поверили в то, что победа – это наша судьба.

А теперь…

Когда тренер Глендейла выставил на площадку второстепенных игроков, чтобы добить нас, девочки из Майки рыдали. Парни выкрикивали проклятья и недовольно гудели. Некоторые винили организаторов. Или кольца. Или освещение. Чирлидерши, к чести их будет сказано, продолжали подбадривать игроков. Они смотрели на нас блестящими глазами, тушь текла у них по щекам. Они взмахивали руками, кричали, делали все, что должны делать чирлидерши, но все их движения казались механическими, пустыми, без души.

Кроме Старгерл. Понаблюдав за ней более внимательно, я увидел, что она ведет себя отлично от остальных чирлидерш. Ее щеки оставались сухими. Голос ее не дрожал, плечи не опускались. С самого начала второй половины она не присела ни на секунду. И больше не смотрела на игру. Она повернулась спиной к площадке. Она смотрела на нас и, казалось, не обращала никакого внимания на то, что происходит у нее за плечами. Команда проигрывала тридцать очков, до конца матча оставалась минута, но она продолжала бодро выступать, как будто у нас еще был шанс. Ее глаза блестели яростью, какой я никогда не видел от нее раньше. Она потрясала кулаками, словно бросая вызов нашему отчаянию.

А затем ее лицо как будто залило кровью.

Один игрок из Глендейла нырнул за мячом, а Кевин ударил меня по колену. Я повернулся и увидел, как лицо Старгерл покрывает красная жижа, вскочил и закричал «НЕЕЕТ!».

Но это была не кровь. Это был помидор. Кто-то швырнул ей в лицо перезревший помидор. Когда время закончилось и болельщики Глендейла выбежали на площадку, Старгерл продолжала стоять, взирая на нас в изумлении из-под алой массы. Из толпы послышались едкие смешки, кто-то даже захлопал.

На следующее утро я нашел дома открытку. В тетрадке, которую не открывал несколько дней. Это была валентинка, самая стандартная – такие дарят третьеклашки – с вырезанными покрасневшим мальчиком и девочкой в кукольных башмачках, с большим красным сердцем между ними и словами «Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ». И, как делают третьеклашки – а часто и старшеклассники, – пославший зашифровал свое имя в рисунке:

15

«Она всем в школе подарила открытки». Такова была моя первая мысль.

На следующий день я сразу же с утра хотел спросить об этом Кевина, но сдержался и прождал до обеда. Мне хотелось, чтобы мой вопрос прозвучал как можно более небрежно. А до той поры довольствовался общими темами. Школа была в настоящем трауре. Игра. Поражение. Помидор. Ах да, раз уж речь зашла о Старгерл:

– А ты, кстати, получил открытку?

Он посмотрел на меня с интересом.

– Я слышал, она подарила открытки своим одноклассникам.

– Ну да, – сказал я. – Я тоже слышал. – И все? И она не подарила их кому-нибудь еще?