Майское лето

– Боже мой, ты и проигрыватель для винила притащил!

– Бабушка любила слушать. Я подумал, что музыка с телефона как-то… не в твоем вкусе.

– Что это у меня за вкус такой? Что комната моя мне подходит, винил подходит, альбом а-ля СССР подходит – это про Тусин подарок вспомнила, – а современные технологии не подходят.

Никита улыбнулся, достал из кармана зажигалку и поднес к свече, стоящей на столике. Тут же возник небольшой прыгающий островок света. Луны, подглядывающей в окно на потолке, ярких звезд и этой свечи было вполне достаточно, чтобы все отчетливо видеть. Никита разлил чай из термоса. Нина тут же почувствовала запах мелиссы и мяты. Потом разрезал торт.

– У нас есть еще минута, – приглушенно сказал он, достал из кармана свечку и вставил в торт, а потом поднес зажигалку. – Так… – посмотрел на часы, – ровно сорок пять минут. Поздравляю, теперь ты официально родилась. Загадывай желание.

Нина смотрела на Никиту, одна часть лица которого была освещена свечой, а другая была немного в тени; слушала какой-то приятный советский джаз, и сердце ее от счастья било крыльями в груди. Какое загадывать желание, когда все уже сбылось? Нина закрыла глаза и с тихим счастьем в сердце, ни о чем не думая, просто задула свечку.

Они сидели под этим звездным окном, наверное, несколько часов. Много говорили, иногда танцевали, иногда молча смотрели наверх, на звезды. Чай уже давно остыл даже в термосе, а уходить из этого амбара – кто бы мог подумать! – Нине совсем не хотелось. Когда Никитины часы показали, что время близится к рассвету, он молча подав руку, пригласил Нину на последний на сегодня танец. Но они не танцевали. Так и замерли, целуясь. Все как в тумане.

Легко, тепло, громко бились сердца…

Небо уже стало голубеть, когда Нина прокралась в свою комнату, распрощавшись с Никитой. Все-таки нет ничего лучше тихого счастья! Что эти бабочки в животе, что это волнение… Самое сладкое – уверенность в самых сильных, самых спокойных чувствах. Одинокая настольная лампа так и горела, как они ее оставили перед уходом. Нина подошла выключить, когда взгляд ее упал на снимок мамы и ее первой любви. Задумавшись, Нина перевернула его и еще раз прочитала надпись: «2005 год. Мой Димочка! Не забывай обо мне в армии. Я тебя очень жду. Люблю. Не могу не любить!» 2005 год… Мама здесь в том же возрасте, что и она, Нина. «Ты можешь себе представить, в моем возрасте она уже была мной беременна», – сказала Нина Тусе как-то. Все, что она когда-то слышала: все разговоры про ее непохожесть ни на кого из родителей, бабушкина резкость с гостьей, которая все никак не хотела замолчать, Никитино замечание, что если бы он не видел ее отца, то подумал бы, что вот он, на фотографии, – все завертелось в голове, все соединилось, как бывает, когда наконец обратил внимание на детали, которым раньше не придавал значения, потому что ничего и не искал. Нина села на кровать. В молчании она просидела так до тех пор, пока не послышался шум на кухне. Нина знала, кто просыпается раньше всех. Она спустилась вниз. Бабушка сидела за столом и пила кофе.

– Боже мой, Нина, как ты рано… А почему такие красные глаза? Плохо спала?

Нина села за стол, напротив бабушки, и положила прямо перед ней найденную фотографию.

– Бабушка, – спросила она с нездоровым спокойствием, – мой папа мне не папа?

Глава двадцать третья

Бабушка молчала, но Нина по растерянному выражению, которое появилось в ее глазах на несколько секунд, все поняла.

– Лучше тебе поговорить об этом с мамой, Нина, – сказала бабушка.

Она поднялась, налила Нине кофе, поставила перед ней кружку и положила руку ей на голову.

– Выпей, Ниночка. А я разбужу Олю.

Нина держала ладони на кружке, пока ждала, и, что удивительно, совсем не чувствовала жара. В голове была какая-то странная, совсем неуместная пустота. Вроде и подумать есть о чем, а мысли совсем не появляются.

Мама опустилась на стул напротив. Нина не подняла на нее взгляд, все так же упорно смотрела на стол и держала ладони на кружке. Только краем глаза Нина заметила красивый мамин халат, похожий чем-то на восточные накидки. Мама надевала его обычно по выходным и не спеша жарила блинчики или накидывала по ночам, чтобы подойти к болеющей Нине и проверить ее температуру.

Мама взяла фотографию, лежащую на столе.