Сонечка старательно промыла кружку для Лели, расстраиваясь, что чайный налет никак не оттирается. Ей было мучительно стыдно за такую плохонькую квартиру и бедную обстановку. Но почему хотя бы кружки не могут быть хорошие, чистые!
– Извини, тут от чая налет… Но я хорошо ее помыла, это не грязь, – сказала Сонечка тихо, наливая Леле в кружку кипяток.
– Спасибо.
– Бери вафельки. Они очень вкусные.
– Ты не боишься уроки прогулять?
– Первый английский, ничего страшного. А вот на второй, литературу, придется идти. Сергей Никитич прогулы на тормозах не спускает.
– Я не понимаю, почему они винят меня. Я ни в чем не виновата, – сказала Леля, закрыв лицо ладонями.
Сонечка вздохнула.
– Эта злость не от счастливой жизни. Как-то я хотела купить себе новый свитер, – помедлив, сказала она, – пошла в магазин, а они там столько стоят… Ух! Я вышла злая и расстроенная. Мне казалось, что все так нечестно, несправедливо. Почему кто-то может купить пять таких, а я ни одного. Зашла в продуктовый за шоколадкой, а когда вышла на улицу и откусила от нее дольку, мне нагрубил очень плохо одетый мужчина. Наверное, бомж, потому что он не мог купить эту шоколадку и очень злился, но не на меня, я это поняла. Это была такая большая обида за себя…
Леля убрала ладони с лица и посмотрела на Сонечку.
– Они чего-то хотят от меня, – сказала она, – а я не могу ничего сделать. Ну вот скажи, разве я могу повлиять в этой ситуации хоть на что-то? Или помочь? Что мне, отца умолять не увольнять людей? Смешно. В самом деле смешно. Ведь то, что происходит сейчас на заводе, это все давно решено где-то высоко над нашими головами.
– Да, – согласилась Сонечка, – ребятам и их родителям просто очень больно и страшно. Мы нашли нашу кошку со сломанной лапкой. Она так остервенело кусала нас, пока мы несли ее к ветеринару…
– И что, терпеть, когда мне в лицо плюют? Я не могу… Меня такая злость берет!
Сонечка помолчала. Леля отпила чаю. Зашумел холодильник. В квартире что-то щелкнуло.
– Я тебе кое-что скажу, – начала Сонечка, – но ты, пожалуйста, не смейся. Я много обо всем думала и кое к чему пришла. Моя бабушка, она уже умерла, но раньше постоянно таскала меня в церковь. Бабушка очень верила. И Библию мне читала. Я помню, меня так возмущало, что нужно подставить вторую щеку и любить ближнего. Я никак не могла понять, как мне любить папу, если мы с ним постоянно сталкиваемся в магазине, а он делает вид, что не знает меня, и уходит к другой жене и детям. Или как любить маму, когда она только злится на меня, что бы я ни сказала, и непонятно почему, за что… Наверное, за то, что я родилась. Я много думала. Все сопротивлялась. А потом вывела для себя мысль, которая меня очень греет и, не знаю, придает смысл жизни, что ли… Я сама не очень религиозная, но я все-таки верю в добро и любовь. И добро, оно всегда из любви идет. Такой, знаешь, большой человеческой любви к живому. А щеку вторую надо подставить, потому что, когда не отвечаешь ударом на удар, ты прерываешь круг зла. Цепочка обрывается, и зло дальше не идет. Ты не передаешь его другим. И вот это любовь. И вот это доброта. Я не знаю, понятно ли говорю… Понимаешь, для меня-то эта мысль ясная, я ее со всех сторон уже обдумала. Может, она мне притерлась и я уже чего-то в ней не вижу. Но я так живу – я обрываю зло. Не уничтожаю (это все-таки бесполезно), а именно не даю продолжения. – Пока Сонечка говорила, сквозь тучи просочился тоненький луч солнца и осветил ее правую щеку. – Как тебе чай? Правда, вкусный?
– Да, – сказала Леля, раздумывая над Сонечкиными словами.
Пребывая в размышлениях, она бесцельно обводила взглядом кухню. На подоконнике, заваленном пакетами гречки и упаковками макарон, стояла микроволновка, а на ней Леля увидела все ту же толстую старую книгу, которую когда-то случайно выбила из Сонечкиных рук, – «Братья Карамазовы». Леля не любила Достоевского. Она не осилила даже «Преступление и наказание», а оно было, кажется, раза в два меньше этой книги. Как у Сонечки хватает терпения?
Вдруг краем глаза Леля увидела, как подоконник около микроволновки пошевелился.
– Это наша кошка, – сказала Сонечка, заметив, как Леля испугалась. – Она иногда сливается с поверхностью – белая такая. Я вчера ее мыла, шерстка очень мягкая, погладь.
Леля протянула руку над макушкой кошки. На нее смотрели два больших светло-голубых глаза, как у Сонечки.
ebooksa