— Вы сказали, чтобы я пришла к вам только тогда, когда точно не дам заднюю, — выронила я сухо, стараясь смотреть в голубые, сосредоточенные на мне глаза. — Так вот… мне нужны деньги. Сто тысяч.
Услышав сумму, Одинцов слегка дёрнул сурово сведенными бровями.
— Сто тысяч? — переспросил он.
— Сто, — кивнула я решительно. — Взамен я готова предложить вам единственное, что у меня есть — девственность. Вы не задаёте вопросов, а утром отдаёте мне деньги.
— То есть ты ещё и ночевать у меня собралась? — повёл он бровью.
— Одну ночь.
— Получается, за сто тысяч и ночлег ты отдаёшь мне свою девственность? — Одинцов придирчиво оглядел меня с ног до головы. На его лицо легла нечитаемая тень. Но, кажется, это была злость.
— Да.
— Мельникова, ты пьяная или под чем-то?
— Нет. Я предлагаю вам сделку. Некоторые девственность за миллионы продают, я предлагаю за сто тысяч. Но вы не задаёте вопросов. И мы с вами вообще не разговариваем. Ни в процессе, ни после.
Одинцов несколько секунд разглядывал меня, хмурясь всё сильнее, а затем, будто не своим, совершенно ледяным тоном, сказал:
— Идёт. Проходи.
Он отошёл от двери в сторону кухни, где горел свет.
Я неуверенно переступила порог и осталась стоять, не зная, куда себя деть и с чего начать.
Одинцов, застывший у входа в кухню, тоже не давал мне никаких подсказок. Запрятав руки в карманы спортивных штанов, он смотрел на меня так, будто ждал, когда я объявлю, что это просто прикол с моей стороны или признаюсь в том, что я реально под чем-то.
— Ну? — вопросила я так, будто мы были на деловых переговорах. — Может, вы уже начнёте, или мы так и будем смотреть друг на друга?
— Сначала иди в душ, — вновь окинул он меня холодным взглядом. — А потом жди в комнате.
Он кивнул на закрытую дверь комнаты с комодом.
Внутренности сковало ледяной волной паники, но я пришла сюда со словами, что заднюю не дам.
— Хорошо, — ответила я, но пока не решилась сдвинуться с места.