Снова кивнула.
— И ты меняешь структуру Ци, — сказала Злата.
— Энергию. И не меняю, а просто сдвинула. Я не знаю, что это, только в сторону. Так будет гармоничнее, — Я указала пальцем на ее живот. — Чтобы это не было.
— И можешь кому угодно? — спросила Злата.
Я снова закивала головой.
Женщины обе еще раз переглянулись, а затем Савская бросила планшет на стол и решительно встала.
— Ну-ка пошли, покажу кое-что.
Следующие пару часов, я меняла внутренние пространства всем пациенткам, что попадались нам под руку. Это было забавно. Бредет себе девушка по коридору, глаза в пол, бормочет чье-то имя. Савская рявкает «Стоять», и та останавливается, даже не поднимает глаз, смотрит куда-то в вечность. Пять минут, и она падает в сон. Савская подхватывает тело, и на каталку к медбрату, тот увозит ее в палату. Положили мы все отделение красавиц. Храп стоит в отделении богатырский.
— Откуда ты умеешь работать с Ци? Как это делаешь? Ты вообще кто?
Вопросы сыпались из них, как из рога изобилия, и приходилось на часть отвечать сочиняя. Когда мы закончили, мы отправились в лабораторию.
— Все эти девушки. Кто с ними такое сделал, — спросила я, вспоминая потухшие глаза и печальные лица.
— Ты не знаешь? Мать моя женщина, — ответила Савская, колдуя над анализами. — Они обнимашки. Арктики покрывают их.
Пришлось честно признать, что я не понимаю, что именно они с ними делают.
— Раздевают девушку до пояса, кладут на живот, и ложатся сверху. Берут за запястья, упираясь губами ей в затылок. И прокачивают Ци, янскую через нашу иньскую. Диализ, млин. Но мы, женщины, не подходим. Не совершаем обмен, вот и происходит, сама видела.
— Кроме того, чужая Ци белая, — Злата сидела рядом, заполняя бумаги. — Она разбавляет нашу, смешивается. От рождения у нас есть Ци отца и матери, синяя и красная, соединяясь, они рождают энергию жизни будущего ребенка.
— А у них белая, — закончила я. — Почему у тебя эта штука?
Цветок силы Ниршана, совсем не был похож, на то, что носила в себе Злата.
— Длинная история, но если в двух словах, это ее остаток. Послед.
Пришло мое время удивляться.
— Ты выжила?