— Это всё моя начальница! Она заболела, а я не могла ей отказать, ведь музей… — я заикалась, страшно тушуешь перед его улыбкой.
А когда он протянул руку, и вовсе отпрянула, чуть не врезавшись в картину, но Ян успел удержать.
— Осторожнее. Это полотно много дороже вашей жизни, — сурово заявил мужчина, продолжая удерживать за плечо. На мгновение почудилось, что на его пальцах отросли когти, и он вот-вот вопьётся ими в меня, но видение схлынуло, а Ян отступил, продолжая улыбаться.
— Простите, — пролепетала я, опуская голову.
— Вы постоянно извиняетесь. У вас нет собственного достоинства?
— Если скажу правду, вы оторвёте мне голову и пострадает нечто бо́льшее, чем достоинство заштатного искусствоведа, — огрызнулась в ответ.
В сумочке пропиликал телефон, но я не посмела его достать.
— Так-то лучше, — он облизнул губы, обращая взор на картину. — Так что вас в ней привлекло?
— Отсутствие таблички. Мастерство исполнения нехарактерно для выбранного исторического периода. Ориентировочно, работа семнадцатого века, скорее руки итальянского мастера. Меня удивляет поразительная детализация их лиц. Как и выбранный сюжет. Влюблённые или соблазнение дьявола? Демона?
— Вампира, — подсказал Ян, подходя ближе. От его соседства мурашки пробежались по коже, поднимая волоски, с детской привычкой потянулась к косе, но на пол пути опустила руку.
— Вот именно. Вампир. Упырь. Вурдалак. Нечисть. Это абсолютно невозможный сюжет для картин того периода. Я бы сказала, что работа чем-то напоминает Джентилески или Караваджо, но в духе прерафаэлитов. Очень странное сочетание. А рама — это же современное обрамление? И я вижу множественные следы реставрации. Откуда она у вас?
— Может вы и заштатный искусствовед, но кое-что понимаете. Не все художники оставляют след в истории. Их картины путешествуют по тайным коллекциям, являясь миру спустя века. Данное полотно сильно пострадало при пожаре, на восстановление ушло несколько лет. Имя художника вам ничего не скажет, но доподлинно известно, что на картине изображена его возлюбленная, павшая жертвой ночного монстра Петрограда. Это разбило ему сердце, ведь дева была влюблена в своего убийцу и до последнего не верила словам художника об истинной природе возлюбленного.
— Какая печальная история, — протянула я. — Надеюсь, юноша, как и полагается в сказках, покарал монстра?
— Это не сказка. Художник сошёл с ума после того, как нарисовал другую картину.
Ян подвёл меня к картине, висящей на противоположной стене, изображавшей исполинского дракона с ярко-голубыми глазами. Этот ящер с подобием мужской фигуры, тянул лапы к поверженному, обнажённому ангелу, грустно глядящего на нас с полотна. Над ними вставал огонь, а затмение солнца в углу картины олицетворяло падение добра.
— И всё-таки я не понимаю. Наша живопись перешла от икон к светским образам в конце семнадцатого века, кем был этот неизвестный?
— Близким лицом влиятельного семейства с потрясающим талантом. Его отправили учиться в Италию, Германию и Францию, откуда он вернулся состоявшейся личностью с большими планами на будущее. Однако, по возвращении домой, юноша влюбился в прелестную девушку. По легенде монстром, что убил возлюбленную художника, был его покровитель.
Зажегся верхний свет, с непривычки я зажмурилась, а когда открыла глаза, увидела неподалёку сухощавую, привлекательную брюнетку с чересчур красными губами и азиатскими чертами лица. Она сказала Яну что-то на языке вампиров и тот кивнул.
— Вынужден вас оставить — меня ждут гости. Я разрешаю вам бродить здесь сколько угодно, только прошу, не врезайтесь в полотна, они не одно столетие принадлежат моей семье.
Я кивнула, когда он нахмурился, и буквально скользнул вперёд, за одно движение моих век, оказавшись невероятно близко.