Ты бросаешь вызов?

— Вот в чем дело, мне не нужно знать твое имя, чтобы трахнуть тебя.

Мисс-Фальшивые-сиськи, э-э-э… Мэдисон обняла меня за плечи. Ее бедра двигались круговыми движениями, весьма соблазнительно, когда она практически терлась о мой член через нашу одежду. Любой прохожий подумал бы, что мы трахаемся.

Она издала фальшивый смешок.

— Разве мама или папа не научили тебя хорошим манерам?

Она дразнила; это была чертова шутка.

Но тихая ярость внутри меня бурлила, угрожая прорваться наружу, не заботясь о последствиях. Пошла она. Мамочка и папочка тоже. Манеры? Нет, они меня ничему не учили — так же, как им было наплевать, буду я жить или умру.

Я завалил вечеринку, потому что хотел забыть.

Но вот Мэдисон, она же Сука, просто разозлила меня еще больше.

Она напомнила мне о том, почему я здесь, заставила меня думать о моих испорченных родителях, когда я был так одержим желанием забыть об их существовании.

Дражайший папочка застукал меня сегодня за курением, лежащим на диване и смотрящим телевизор. Он вошел со своим деловым партнером. О, он знал, что я курю, но ему было все равно. Но Брэд Коултер не хотел, чтобы я подавал плохой пример его деловым партнерам; его имидж всегда был важнее моего здоровья.

— Ты не куришь в моем доме, — прошипел он мне в лицо, делая угрожающий шаг ко мне. Было время, когда мой отец был выше и крупнее меня. Раньше он был пугающим, и его слова были законом в нашем доме. Но то время давно прошло.

Теперь я был крупнее… выше… злее.

Он не пугал меня.

Теперь он просто бесил меня чаще, чем раньше.

— Я курю с тринадцати лет. Никогда не знал, что у нас есть правило. Раньше тебе было все равно, отец.

Его губы скривились от отвращения, и я почувствовал это. Я, черт возьми, чувствовал это — его гнев, его разочарование, его отвращение. Мои руки сжались в кулаки, и я выдохнул через нос. В юном возрасте я быстро научился маскировать свои эмоции, пока не превратился в прочную стену небытия. Вы бы разрезали меня и нашли бы внутри что-то пустое.

— Я постоянно задаюсь вопросом, действительно ли ты мой сын.

Когда мне было семь лет, мое сердце замерло в груди. Но его слова и по сей день могут обжечь меня, как кислота в венах. Мой отец держал в руке стрелу, наконечник которой пылал, и она была нацелена прямо мне в грудь — мое чертово сердце было его целью.

— Неа. Я точно твой сын. Ты — мудак, я — мудак. Это у нас в крови.

Его голубые глаза — такие же, как у меня, — потемнели, а лицо было злобным.