Зоя давно уже перестала здороваться с подругой, проходила мимо, отведя взор. А теперь оперлась о забор, улыбнулась.
– Скоро?
– В начале лета…
– Я сказать зашла. Младшего Анфиска не выходила. Старший здоровехонек. Спасибо тебе передавала.
– Что ж, я рада. – Аксинья не ощутила в сердце горечи и сострадания. Ребенок умер. В очередной раз подивилась стылости своей. Слушает о людском горе, смертях и болезнях. И не щемит сердце. Покой. Видно, растущее в ней дитя забирало все ее жизненные соки и чувства.
Все девять месяцев не береглась Аксинья, будто считала – плод греха живучий, цепляется за жизнь изо всех сил. Решила для себя – не суждено, значит, скинет опять ребенка, суждено – родит. Мыла пола, лазила в подпол, кормила скотину до самой последней недели.
Весна выдалась ранняя, дружная, уже к середине мая вылезли дружные всходы ржи, гороха, капусты. Солнце жарило уже по-летнему, нагоняло неистовые грозы. Еловую ливни обходили стороной, проливаясь где-то к северу от Усолки. Земля рассыхалась, а к началу червеня пришла беда.
Кроваво-красное солнце медленно исчезало за лесом. Марево окрасило прихотливо извивающуюся Усолку, плавно несущую свои спокойные, чуть мутноватые воды по Великой Перми. Замер жаркий воздух.
Явственно пахло дымом, горьким и удушающим. К Еловой с юга подступала стихия, несущая разрушение и смерть. Несколько дней назад молния выбрала жертвой своей полузасохшую сосну. Огонь, подгоняемый жестоким ветром, начал свое странствие по Пермской земле.
Аксинья медленно вышла на крыльцо, с трудом переставляя пудовые ноги. Деревенька, несмотря на угрозу, жила своей хлопотливой, шумной жизнью. Пастух гнал голосящее стадо с лугов. Мужики с заступами и топорами шли навстречу пожару. Если полоса вырубленного леса и вскопанной земли не остановит стену огня, то Еловая будет сожжена дотла вместе со всеми своими обитателями.
Аксинья смотрела на суету, на клубы дымы. И не видела ничего. Вода стекала по ногам, намочив подол, и скапливалась небольшой лужицей на крыльце. Боль скручивала ее узлами, а в самом нутре был огненный сгусток. Такой же горячий, как подступающий к деревеньке пожар. Аксинья не позвала мать, не крикнула соседке, стояла каменным истуканом, вбирая в себя обжигающую боль.
– Степан, Григорий, сукины дети, – шептали ее бескровные губы. – Как я буду дитя свое растить… Грешница я… Нет мне прощения…
Боль застилала свет для Аксиньи, потерявшей человеческий облик. Корчась в муках, она выкрикивала проклятия всему мужскому роду, сводила с ума мать и Софию.
К утру начался слабый дождь, перешедший в дикий ливень. Мощными струями он задавил пожар. Облегченно вытирая закопченные лица, подставляя их под благословенные слезы неба, мужики шли домой. Еловая радостно вздохнула, чудом выжив в борьбе с огненной стихией.
Тем же утром Аксинья родила дочь, родила уже на последней потуге, не веря, что останется живой. Обрезав пуповину и вытерев склизкие кровянистые сгустки, Анна подоткнула дитя под бок измученной дочери:
– Смотри, какая красавица!
Еле разлепив опухшие глаза, роженица вгляделась в крошечную дочку и поняла, все было не зря. Не зря стала она грешницей, потеряла мужа, опозорила семью… Не зря, если послали ей небеса маленькое чудо с темно-синими бархатными глазами.
Так судьба совершила очередной умопомрачительный круговорот, несчастье превращая в счастье, тасуя людей, как карты, в огромной колоде жизни, заставляя людей задаваться вечными вопросами: что такое любовь, откуда она берется и куда уходит, что есть обман и что правда, что грех и что праведность.
Послесловие
Полная историческая достоверность – вещь в своем роде страшная. Вряд ли читателю было бы приятно представлять главную героиню со сбритыми и нарисованными выше своих бровями, чернеными зубами и белками глаз, напудренной, нарумяненной так, что естественного цвета лица не увидишь. А именно так выглядела привлекательная, ухоженная женщина в Московском государстве XVI–XVII веков.
ebooksa