«Неотложка» вселенского масштаба

— Дрянство, — выругалась я — в такой ситуации хоть бы без сепсиса обошлось.

Опыт подсказывал, что всё очень плохо. Запущенная рана, жаркий климат, насекомые. Но главное не это, главное – возраст. Всёля, конечно, всегда помогала, но одно дело лечить ребёнка в тяжелом состоянии, совсем другое – старика.

Ну и проблема ближайшего времени, прямо насущная — сам он идти не сможет, а перенести его обычным способом тоже не получится — здесь всё должно быть естественно. И зелёные зубы — ещё чепуха. Как мне нашептала Всёля, в этом мире можно получить по макушке за те простые штучки, которые я так люблю в своей работе, и которые кое-кто может посчитать чудесами, то есть тем самым, что вовсе не естественно.

— Всёля, что будем делать? Здесь я не смогу помочь, а транспортировать его на борт нереально. Может, просто позвать местного лекаря?

— Нет, Ольга, местный лекарь тут уже не поможет. Власия напоили всеми возможными отварами, а этого, как ты понимаешь, мало, — я скривилась, глядя на распухшую багровеющую ногу старика. — Этот человек мне нужен. Давай его на станцию.

В проходе между шатров мелькнула мальчишеская фигурка, и я длинно и громко свистнула, пытаясь дышать через раз, чтобы не глотать омерзительную вонь.

— Эй, парень!

Мальчишка мигом высунул ко мне голову.

— Тележка есть? — и многозначительно звякнула мелочью в кармане. Грязная мордочка украсилась зелёнозубой улыбкой — никаких сомнений, тележка есть.

И быстренько, конечно, мысленно, уточнила у Всёли:

— Какая монета тут в ходу?

— Вытаскивай смело, — только и ответил мне голос в голове.

— Спасибо, дорогая, – поблагодарила её и строго глянула на мальчишку. — Отлично, давай её сюда.

Мальчишка исчез мгновенно. А я наклонилась и прощупала пульс у старика, пока он всё так же счастливо улыбался и рассматривал меня. Жилка под сухой и горячей кожей запястья бешено билась, танцуя невероятно рваный танец. Плохо — горячка, сердце работает с перебоями. Влас всё смотрел на меня — руки дрожали, голова покачивалась на худой шее — и улыбался. Губы подёргивались, будто он хотел что-то сказать.

Или заплакать.

Я присела рядом.

— Отче, — опять в груди царапнуло от этого слова, но назвать его по-другому не получалось. Я кивнула на ногу: — Болит?

Он осторожно двинул головой, не переставая улыбаться, и я приняла это движение за согласие.

— Ещё где-то больно?

Слабая рука потянулась к груди.