Тэлон

— Со мной много всякого случилось, Тэл. — Я глубоко вздыхаю и опускаю взгляд на наши босые ноги. — У меня была неважная семья, ты об этом знаешь.

— У тебя была депрессия?

— Да.

— Ты когда-то хотела покончить с собой?

— Не уверена, что «покончить с собой» правильно описывает мое состояние. — начинаю я, продолжая таращиться на пол. Я отказываюсь сейчас смотреть на него. — Я не хотела убить себя, но и не хотела жить. Каждый день был для меня мучительной борьбой, и мне хотелось найти выход. Любой. Мне хотелось сбежать, просто деться куда-то, исчезнуть, только бы не чувствовать себя такой бесконечно ненужной, покинутой всеми, нежеланной. Нелюбимой.

— Мармеладка… — Он пытается обнять меня, но я отстраняюсь.

— Тэлон, нет. Не нужно меня жалеть. Сейчас уже слишком поздно, того, что я чувствовала, не исправить.

— Я хотел бы, чтобы ты сейчас себя почувствовала немного лучше.

— Знаю. Это очень мило с твоей стороны, но, пожалуйста, не надо.

Тэлон, как всегда, слишком упрям, чтобы так просто спустить что-то на тормозах. Он как охотничья собака — если учуял цель, не отступит, пока не вцепится в нее зубами.

— Пожалуйста, расскажи мне. Я хочу знать о тебе все. Хорошее и самое плохое. Азия?

— Ладно, Тэл. — Я отпускаю его руку и отхожу на пару шагов. Мне нужно личное пространство. — Я постараюсь рассказать тебе в общих чертах, без отвратительных подробностей. Мы были бедны. Большую часть времени даже еды очень не хватало. А когда что-то перепадало, родители отдавали большую часть моему брату, и только то, что оставалось — мне. У нас не было телефона или телевизора. Я выросла, играя с двумя старыми игрушками. Все, что отцу удавалось заработать, он тратил на алкоголь и наркотики, он бил мою маму и меня и постоянно, практически без остановки, оскорблял нас. Мама редко покупала мне одежду, поэтому иногда соседи заносили нам вещи, из которых выросли их дети. Напротив нас, через лестничную клетку, жила пожилая женщина, и она перешивала для меня чужие одежки, укорачивала, ушивала. Она и научила меня шить и конструировать одежду.

Я поднимаю на него взгляд, и Тэлон молча кивает, не сводя с меня темных глаз.

— Мой брат на четыре года старше меня, — продолжаю я. — Когда ему было около двенадцати, он начал пить и баловаться наркотиками. Его друзья приходили к нам домой, напивались и накуривались вместе с ним. — Я делаю вдох и снова отвожу от него взгляд. — Брат разрешал своим друзьям трогать меня. У них была такая игра.

— Они тебя насиловали? — выпаливает резко он.

— Нет, слава богу, этого он им не позволял. Думаю, по-своему, как мог, он любил меня. Они только снимали с меня одежду, лапали, заставляли танцевать или наклоняться, и делать прочие тому подобные гадости. Если ему нужна была доза, а денег не было, он просто отдавал меня друзьям на несколько часов в обмен на наркоту. Его, так называемый, лучший друг был дилером, и если я сидела рядом, пока он мастурбировал, он давал брату дозу бесплатно. Когда я пыталась вырваться и сбежать, брат угрожал, что позволит ребятам делать со мной что вздумается. — К горлу подкатывает тошнота от отвратительных воспоминаний.

— Какого хрена?

— Приятная семейка, да? Потом отец сел в тюрьму, следом за ним отправился брат. Я надеялась, когда мы останемся вдвоем с мамой, все наладится, но этого не произошло. Денег стало еще меньше. Еды не было совсем. Я иногда ходила в магазин неподалеку, украдкой таскала овощи из корзин в продуктовом или из мусора. А потом, в один прекрасный день, мама объявила, что встретила мужчину и уходит жить к нему, а для меня там места нет. И просто ушла. А я осталась одна. Сколько можно было, я отсиживалась в нашей жутковатой квартире без отопления, электричества и еды, но, в конце концов, владелец дома вышвырнул меня на улицу. — Тэлон смотрит на меня остекленевшим взглядом, слегка нахмурившись и сжав челюсти. Мне даже кажется, что у него на глаза слезы наворачиваются, а именно этого я и не хотела. — В общем, да, от депрессии я страдала довольно долго. А еще я была напугана до полусмерти. Я тогда спала на улице, в парке, или иногда в старой машине во дворе заброшенного дома. Мне как раз исполнилось семнадцать, и это было, пожалуй, самое ужасное время в моей жизни. Я тогда чувствовала себя совершенно никчемной, бестолковой, бесполезной и лишней. Я перестала ходить в школу и днем просто сидела в парке на скамейке. Иногда проходившие мимо люди давали мне мелочь. А потом однажды я встретила Кэт. Мы с ней когда-то ходили в одну школу, она узнала меня, пожалела и захотела помочь. Ее родители разрешили мне пожить у них в гараже, пока я не найду работу и жилье. Они даже не захотели пустить меня в свой дом, в такую бродяжку я к тому времени превратилась, думали, я преступница или наркоманка. Ты представить себе не можешь, каково это.

— Азия…

— Короче, даже говорить не стоит, что у меня была куча проблем с душевным состоянием, депрессией, паническими атаками и тому подобными радостями. Я ненавидела себя, считала себя уродом и лишним человеком. Я прятала еду, потому что боялась, что она закончится, и я снова буду голодать. А потом решила, что, вместо того чтобы цепляться за жизнь, можно просто сдаться, и решила заморить себя голодом. У меня началась анорексия. Кэт спохватилась вовремя, нашла для меня группу психологической поддержки, водила меня туда насильно. И они мне в итоге помогли. Они убедили меня, что, если я дам себе немного времени, что-то, может быть, изменится в лучшую сторону. И постепенно, медленно моя жизнь стала меняться. Я нашла работу официантки, сняла жилье, потом начала шить одежду и делать на заказ мыло. Потом встретила Дэнни, влюбилась в него, а он ушел, как и остальные — без единой задней мысли. Как будто меня нет вовсе. Я снова тогда начала скатываться в яму психологических диагнозов, но у меня хватило сил выбраться. Вот поэтому у меня есть эта татуировка. Это напоминание о том, что моя жизнь имеет значение — пусть только для меня самой, и моя история еще не закончена. Об этом я напоминаю себе каждый день, когда вижу ее.