Фрэнк уже совсем забыл, как это — когда не надо опасаться удара, подвоха, злобы, отторжения. Если бы не его брат Алан, он бы и вовсе не знал, что так бывает.
И теперь его разрывало на части от какой-то щенячьей благодарности Тэссе, от горячего желания понравиться ей, сделать для нее что-то классное. Такое, чтобы она захотела и дальше смотреть прямо на него, трогать его и целовать.
Она инквизитор, напоминал он себе строго, и привыкла иметь дело с монстрами. По сравнению с теми, кого ей приходилось истреблять, он жалкий цыпленок.
Не надо так восторгаться тем, что она тебя не боится.
Но он не мог перестать.
Так бывает, когда из тюремного ада ты попадаешь в место, где тебя принимают.
Рушится броня.
Ты становишься беззащитным.
Потому что не от кого защищаться.
Тэсса пошевелилась, вытянула руку из его джинсов, поднесла ее к своему рту и лизнула пальцы, самодовольно улыбаясь.
— Господи, — простонал Фрэнк.
— Тебе пора к Сэму Вуттону, — легко произнесла она, проворно поднимаясь. — Скажи ему, что ты готов работать на устричной ферме. А я, пожалуй, снова искупаюсь и потом пойду в управление.
И она с разбега ворвалась в море.
А Фрэнк смотрел на нее и совершенно не хотел шевелиться, как пригревшаяся на солнце ящерица.
В управлении Тэссу уже ждала Камила Фрост — в темных очках и без обычной вычурной прически. Она полулежала на диване, и добрейшая Фанни массировала ей виски.
Кажется, вчерашние поминки по несостоявшемуся покойнику прошли куда более бурно, чем Тэсса предполагала.
Иногда она мечтала стать алкоголиком — но инквизиторский организм перемалывал отраву, и опьянеть ни в какую не получалось. Однако теперь у нее был Холли Лонгли и его рисунки, и это было куда больше, чем Тэсса когда-либо рассчитывала.
— Общественность, — слабым голосом произнесла Камила Фрост, — требует объяснений. По какой причине были отменены похороны?
— По причине несанкционированного воскресения покойника, — сообщила Тэсса, смирившись с неизбежным. Камила была естественным злом Нью-Ньюлина.
— Что за чушь, — простонала редактор «Расследований». — Этой истории более двух тысяч лет, и она давно потеряла свою оригинальность.