Дочь атамана

— С утра слоняюсь по дому, после обеда — по саду, — засмеялась она. — Ну, не делайте такого лица. Сейчас начнется строительство конюшен и архиповской мастерской, а мы с Шишкиным и Михаилом Алексеевичем отправимся в вояж по заводчикам, подбирая себе племенных. А там и весна.

— А Михаилу Алексеевичу зачем в вояж? Его дело — за стройкой смотреть.

— Как можно не взять, он ведь уже десять книг по коневодству прочитал! Разве зря?

— Как он тебе, Саша? — небрежно спросил отец.

— Михаил Алексеевич? — также небрежно ответила она. — Обыкновенно. Совестливый вроде, старательный. Семеновича от чугунков спас, Аннушку завел. Вы пробовали уху? В ней даже перьев не плавало!

Отец уехал через три дня, забрав с собой Мелехова и оставив Бисквита. Дом разом опустел, притих, потускнел.

Саша махала вслед, пока аллея не опустела, а цокот копыт и скрип колес не стихли.

Домашние, высыпавшие на проводы всей гурьбой, тут же разбрелись по делам, а она еще долго бродила туда-сюда по дорожке, усмиряя острую грусть из-за разлуки с отцом, беспричинно овладевшую ею.

А ведь привыкла, привыкла к долгим разлукам — вольный атаман только зимой в городе жил, а потом до самой поздней осени ищи ветра в поле! И не всегда он брал с собой дочь, чем старше она становилась, тем реже и реже.

Успокаивая себя тем, что если бы не мамина смерть, то Саша давно была бы выдана в другую семью и отца бы годами не видела, она воспряла духом и решительно направилась во флигель, куда уже несколько дней не казала носу.

Михаил Алексеевич нашелся в конторке. Обложившись доходными тетрадями Мелехова, он увлеченно делал пометки и крикнул, не поднимая головы:

— Груня, мне ничего не нужно!

— Как удачно, что я с пустыми руками.

— Саша Александровна, — воскликнул Михаил Алексеевич увлеченно, — оказывается, если поля с горохом и капустой менять ежегодно местами, то урожай будет лучше!

От удивления Саша рассмеялась — она и не думала прежде, что горох с капустой могут оказать такое влияние на человека. Глаза у скорбного вдовца оживленно блестели, щеки порозовели.

— А вы, я смотрю, совсем освоились, — оглядываясь по сторонам, заметила Саша.

Безделушки и статуэтки исчезли, как и гравюры на стенах, и шелковые подушки. Флигель вернулся в изначальное состояние — простое дерево, деревенские пестрые половики, жизнерадостные вышитые занавески на небольших оконцах.

Саша прошла по передней, заглянула за огромную, заново побеленную печь со множеством печурок — крохотная кухонька сияла чистотой. Вся утварь была натерта до зеркального блеска, напомнив владения старика лекаря. А связки трав, тянущиеся по нитке от печи к окну, лишь усугубили это впечатление.

— Откуда? — задалась Саша вопросом, невесомо прикасаясь к сухому зверобою и мяте.

— От ведьмы, — откликнулся Михаил Алексеевич, покинувший конторку и теперь подпиравший дверной косяк плечом. — Для чая.