Папа всегда говорил: «Если не знаешь, что сказать, следуй этикету. На что-то да выведет». Вот я и следовал. Мы чинно сели за стол, взялись за приборы. Я избегал смотреть на близких. Рядом самые дорогие люди, а я не знаю, как мне быть и как себя вести. После всего, что мы пережили. Всего, что я видел в пустоте. Так мы и обедали в полном молчании. Кажется, я выбрался из пустоты только для того, чтобы сидеть и молчать. Столько хотелось сказать, но слов не было. Был только ураган внутри, с которым еще предстояло справиться.
Еда закончилась. В чашке с настоем показалось дно. Слуги быстро убрали посуду. Дальше тянуть нельзя.
— Как ты себя чувствуешь? — Филипп рискнул первым. Он действительно повзрослел. Будь передо мной младший братишка, к которому я привык, он бы уже висел у меня на шее и засыпал вопросами, как и всегда, когда я возвращался домой после долгого отсутствия. А сейчас подбирал слова, избегал смотреть в глаза. Полли же и вовсе едва сдерживала слезы.
— Я в порядке, — ответил запоздало. — Я знаю, ты болел. Что случилось?
— Ничего.
И закрылся, тут же до боли напомнив отца. Тот тоже вел себя похоже, если наступали трудные времена, и маме приходилось по крупицам выуживать, что опять свалилось ему на голову. Но здесь мамы не было, а я не знал, как подступиться. Наверное, мои методы показались бы Филу сродни допросам дознавателя.
— Хорошо, не хочешь — не говори. — Понял, что молчать глупо. — Какой сегодня вообще день?
— Пятнадцатое мая, — ответила Полли.
— Уже? Как быстро. Я не ожидал увидеть вас у башни.
— Колокол, — улыбнулась Полли. — Мы услышали туманный колокол, а Пьер сказал, что он зазвонит, только когда ты вернешься. А мы как раз с Филом были вместе, он зашел ко мне в гости.
— В гости?
— Да. И… Мы побежали к башне. Анри!
И бросилась ко мне, села рядом, вцепилась так, будто собирался сбежать. Хотя разве я не собирался?
— Я буду у себя. — Филипп поднялся на ноги. — Зайдешь потом ко мне, хорошо?
Я кивнул. Конечно, зайду, братишка, и ты мне все расскажешь, что бы ни случилось. А сейчас… Надо что-то сказать Полине. Как-то дать понять…
— Ты не рад мне? — тихо спросила Полли, вглядываясь в лицо.
— Рад. Очень рад, ты ведь знаешь. Мне просто… немного сложно, Полли. И понадобится время, чтобы все осмыслить.
— Но теперь ведь оно у нас есть, да?
И снова — взгляд в самую душу. Я обнял ее, потерся щекой о пушистые волосы. Думал, вернусь — и все встанет на места, а оказалось, что, наоборот, запуталось.
— Как поживает твоя матушка? — решил, что стоит с чего-то начать.