— Папа, не надо!
— Просто выслушай. Отсюда все равно не сбежишь. Я просто не знаю, как с тобой быть, поэтому и злюсь. Но не на тебя, а на себя. Я не считаю, что ты меня позоришь. И пытался сказать только то, что все вокруг и так знают, что ты — мой сын. И документом больше, документом меньше — разве это что-то меняет?
— Да, меняет, — огрызнулся я. — Лет десять назад это изменило бы все. Даже пять лет назад. А сейчас просто бесишь!
— Я и так это знаю. Что уже поздно.
— Тогда зачем?
— Потому что так правильно.
— У тебя странные понятия о том, что правильно, папа. Ты то гонишь меня к демонам, то бумагами размахиваешь. Только, знаешь, мне уже все равно. Отгорело и прошло.
— Поэтому ты так злишься? — усмехнулся Виктор.
— Нет, я злюсь потому, что не могу не встречаться с тобой. Потому что видеть тебя не желаю.
Отец замолчал. А я сосредоточился на щите. Бисеринки пота катились по лбу. Мало печали, так еще и дышать было сложно. Видимо, под щитом осталось ограниченное количество воздуха, а сквозь него проникало крайне мало. Запястье левой руки свело судорогой. Я закусил губу, перебросив плетения на правую, но и минуты не прошло, как пришлось вернуть все на место. Если бы сверху не давили камни, было бы проще. Только щит не был рассчитан на такой вес. Ну, где же эти горе-родственнички, когда они нужны?
— Как ты? — тихий вопрос.
— Держу, как видишь.
Чуть опустил руки. Щит тут же скользнул вниз, оставляя нам еще меньше пространства.
— Чем тебе помочь?
— Помолчи!
Единственное, что могло бы мне помочь, если бы я был в полной силе! Но процесс восстановления еще не завершился, и даже предположить было сложно, надолго ли хватит моей магии.
— Опусти щит еще немного, тебе легче станет.
Понятно, молчать Виктор не мог.
— Чтобы его опустить, мне придется лечь, — рыкнул я.
— Хотя бы сядь так, чтобы опираться локтями об пол.