— Нет. — Он смотрел куда-то мимо меня. — Я серьезно. Прости.
— А не пошли бы вы, граф Вейран?
— Не злись. Есть ведь вероятность, что мы отсюда не выберемся, поэтому дай сказать. Я не хотел, чтобы все так вышло. Молодой был, глупый. Мне казалось, если забыть, все исправится само собой.
— Все бы исправилось само собой, если бы меня арестовали за убийство темного магистра и где-нибудь казнили.
— Зачем ты так? — Виктор устало взглянул на меня.
— Ты знал, что он проклял мою мать?
— Да. Откуда ты знаешь?
— Он сам мне сказал. Только проклятия никто не заметил, и она умерла.
— Мне жаль.
— Не ври.
— Хорошо, не жаль. Я ненавидел Лиану, потому что она использовала на мне приворот и чуть не сломала жизнь. Я люблю Анжелу, она для меня — все.
— И она тебя тоже. Совет да любовь, как говорится.
Слушать отца было неприятно и больно, но это хорошо отвлекало от мыслей о щите. Неожиданно. Так что я больше не просил его замолчать. Может, и правда это наш последний разговор.
— Знаешь что? Раз уж мы перешли на откровенность, — обернулся к нему. — Я тебя тоже ненавидел. Все годы, которые провел в «Черной звезде». Засыпал и просыпался с мыслью о том, как я тебя ненавижу. А потом после года нашего общения через зеркала и пустоту вдруг понял, что ошибся. Потому что ненавидел-то себя. А тебя я любил, папочка. И мне было до одури страшно тогда, после визита темного магистрата в ваш дом, что ты умрешь. Мне и сейчас так же до одури страшно, потому что, несмотря на то что ты ненавидишь меня, я, как идиот, продолжаю тебя любить.
— Я никогда не испытывал к тебе ненависти, Андре. — Виктор придвинулся ближе.
— Да? Странно, мне так не показалось.
— Да. Просто не мог простить себе ошибку. Признать в какой-то степени. Казалось, вот-вот забуду, как ты появлялся опять. И раньше, чем я мог хоть что-то решить, снова исчезал. Пытался найти — ничего не выходило, и тогда снова хотел забыть. Замкнутый круг какой-то.
— Не то слово.
— Давай попробуем это изменить.
— Я не хочу, пап. Поздно. Ты ведь так и не понял, что убил меня еще десять лет назад. Все, что осталось, — осколки. Как от этого зеркальца. Не соберешь, хоть плачь, хоть проклинай. Я тоже понял это только в пустоте. Что продолжал жить из упрямства. Ради чего?