Лига добровольной смерти

– Нет, брат. Хочу пожить инкогнито в пансионате Лиги, познакомиться с порядками, ритуальными обрядами добровольного ухода из жизни. В профессии журналиста, правда, иногда лучше помолчать.

– Твоё право молчать или говорить. Мы, шведы, не болтливы.

– В России Лига Добровольной Смерти добивается права на открытие пансионата. И доктору Тоссу удаётся сломить сопротивление. Появились сторонники эвтаназии не только среди врачей, но и в Государственной думе, в Совете Федерации. Наши российские законы трактуют проблему эвтаназии двусмысленно. С одной стороны, статья сорок пятая «Основ законодательства Российской Федерации об охране здоровья граждан» однозначно запрещает проводить эвтаназию. Но с другой стороны, статья тридцать третья того же свода законов разрешает её.

– Рядовые граждане как смотрят?

– Смотрят сквозь пальцы. Меня не коснулось, и ладно. Но, если говорить серьезно, одни поддерживают, ссылаясь на опыт либеральных стран, другие боятся. Где гарантия, что смерти не предадут здорового человека, который встал кому-то поперёк дороги. В Перми молодая жена решила оттяпать у пожилого мужа миллионы, а врачи помогли ей. За солидное вознаграждение, конечно. «Мани» сегодня на первом месте. Всем хочется нажить капитал, обзавестись загородной виллой…

– Как у тебя… – не сдержался Говард.

– Как у меня! А порядок в обществе, бедность большинства семей – это моей персоны не касается. Новорожденных детей горе-врачи выдают за мёртвых, а затем продают на вес. Как мясо. Полкило – восемь тысяч долларов. Требуются детские тела для получения стволовых клеток. В одной из клиник в Украине нагрянувшая милиция обнаружила сто восемьдесят мертвых детей. А ты говоришь… Власть рубля довлеет, а не власть совести. Продают и детишек. Подбирают на вокзалах и в подворотнях, отмоют, в божеский вид приведут, и сбывают за границу. Призвать к ответу за них некому. Широкую огласку получило дело некоей мадам Фратти. Она из русских, зовут Надеждой. Так эта Надежда вывезла из России в Италию пятьсот пятьдесят восемь детей-сирот. Все эти сироты бесследно исчезли в клиниках по пересадке органов…

– Пока люди сойдутся во мнении, сто лет пройдёт.

– Сто лет… Сенаторы уже готовят законопроект о праве на эвтаназию. Откроют пансионат, а потом схватятся за голову. Хотели, как лучше, а получилось, как всегда.

– Ты правильно поступаешь. Лучше рассказать о Лиге и её порядках сейчас. Завтра поздно будет.

– Завтра будет поздно… Точно подметил. У нас по этому поводу так говорят: близок локоть, а не укусишь. Живём, играя в орлянку: орёл или решка. Надеемся на авось. Авось, повезёт.

Улица Скаргатан – тихая и малолюдная. Если пройти по ней к железнодорожному вокзалу, увидишь по пути отель «Park inn», в котором и остановился Колчин. Отель оправдывает название постоялого двора: рядом станция, ночной клуб «Каталин», по вечерам играет джаз. В скверике под клёнами стоянка для велосипедов. Спешат горожане на электрички до Стокгольма, оставляют велосипеды и уезжают на целый день. Велосипед в Упсале – основной вид транспорта. По этой причине не увидишь на улицах автомобильных пробок. Как не увидишь скопления машин во дворах и на тротуарах.

Народ в Упсале просыпается рано. С первыми криками галок люди спешат на станцию. В Упсале самая крупная в Скандинавии популяция галок, они кружат над крышами домов, над кафедральным собором, галдят на деревьях университетского парка и на старом городском кладбище, но город к птицам привык. Как привык рано начинать рабочий день.

Многие упсальцы трудятся в Стокгольме, и надо успеть приехать к открытию магазинов и кафе, расставить столы и стулья, приготовить посуду, достать из холодильников продукты и начать их разделку. В пути досыпают, знакомятся и влюбляются, обсуждают последние новости. Быт электричек субарбанитам привычен и понятен. Город сны видит, а люди поездов уже в пути; вечером город отдыхает, а люди поездов ещё в дороге – давно привыкшие друг к другу, похожие внешне по скромной одежде.

Поужинать Говард пригласил Владимира в греческий ресторан на берегу речки Фюрис, которая, изгибаясь по городу, катит тихие воды под мостами к озеру Меларен. С веранды ресторана открывается вид на кафедральный собор, приходскую церковь Святой Троицы и старую водяную мельницу. В тихом затоне с цветущими кувшинками крякали дикие утки. Семейство крякв с выводком подросших утят плавало среди цветов, вылавливая ряску. Селезень подавал голос, чтобы не разбегались утята.

– Хорошо у вас! – сказал Колчин, глядя на уток и отпивая из запотевшего бокала пенистое пиво. – Тишина и спокойствие, никто не спешит, не толкается… Нет гула машин. В Москве заторы на дорогах, нервные пешеходы на переходах. Куда ни посмотришь: машины, машины…

Он смотрел на шпили собора, построенного несколько веков назад в стиле французской готики, смотрел на речку, берега которой облицевали природными валунами. Вроде просто, но основательно, что создаёт вид крепостной стены.

– В Домском соборе, у нас его и так называют, похоронен король Густав Ваза с жёнами, Екатериной, и Маргарет. В капелле собора покоится прах короля Святого Эрика. Короля казнили датчане, – заметил Говард. – По преданию отрубленная голова Эрика скатилась вниз, и на том месте забил чистый родник. Он стал первым питьевым источником в городе.

– Видишь, и восемь веков назад короли и простолюдины оказывались равными перед лицом смерти… – Владимир помолчал, как бы раздумывая, рассказывать о цели командировки или воздержаться. – По дороге от аэропорта мы заговорили с тобой о моём задании. Как я догадался тогда, глядя на кислое выражение твоего лица, намерение рассказать о работе Лиги Добровольной Смерти не вызвало у тебя восторга.

– Смерть всегда безобразна. Отрубили королю голову – кровь, бездыханное тело. Сделали больному укол – кара не столь жестока, но всё равно мы видим труп. Вместо помощи, старания продлить и скрасить жизнь, идём по пути наименьшего сопротивления, путём казни. Да-да, казни! И тут жестоки в равной мере все: общество, власть, все мы, живущие на земле. Всё это своеволие отмечено Каиновой печатью, которой, как сказано в Библии, Господь заклеймил Каина после убийства им брата Авеля…