– Рыбкина, твою мать! – я кое-кое как подавила в себе желание выйти через окно.
Сейчас, чувствую, мне хорошенько влетит.
Но не фиг игнорировать мои звонки! Я ведь не просто узнать, “как у него дела” звоню! И, между прочим, я говорила, что ему стоило бы дать мне ключ от смежной двери. Так что он сам виноват!
Мокрая, как черт, от ушей до пяток, в прилипшей к телу футболке и одних трусах, потому что вообще-то я потоп не планировала и гостей не ждала, потопала открывать.
Лицо дяди Паши перекосило. Он был красный, как рак, злой, как черт и голый, как… просто голый. Если не считать повязанного на бедрах полотенца, под которым... ого!
Черт! Черт! Черт!
Я покраснела. Кажется. Отвела взгляд. И почему-то дышать стало трудно. И… и вообще, как и куда оно вот такое гигантское умещается-то?
Ох, не о том ты сейчас думаешь, Владислава! У тебя там скоро вся мебель под воду уйдет, а ты тут срамоту разглядываешь.
– Ты какого черта опять творишь? – прорычал в мою сторону хозяин квартиры, беспардонно отодвигая меня от двери и залетая в ванную комнату, где воды уже было если не по колено, то по щиколотки точно.
– Ничего я не творю.
– Рыбкина, я тебя убью! – вздохнул со свистом сквозь сжатые зубы Паша, шлепнув ногами по воде на полу. – Ты вообще умеешь жить спокойно?!
– А что я-то?! – взвизгнула я возмущенно, – это все вон, трубы гнилые!
– Это руки из задницы, а не трубы!
– Э-э-эй! Я попросила бы!
– Попросила бы она. Тащи тряпки, чего стоишь! – гаркнули на меня, оглядываясь и бросаясь в самую гущу “водопада”.
И какие, спрашивается, тряпки я ему принести должна? У меня была всего одна скромная половая и больше похожая на носовой платок тряпка для пыли. Все. А остальное моя одежда.
Блин.
Тяжелые времена требуют отчаянных мер. Придется пожертвовать парой футболок.
Долго не раздумывая, схватила первые попавшиеся из гардеробной и понеслась в гущу сражений Паши и крана. Из ванной доносились рыки, маты и невнятный бубнеж. Судя по тому, как горели у меня уши, Павел Валерьевич припомнил в обращении ко мне весь свой запас скверных слов.
– Держи.