М-м-м!
В следующий раз, когда я спрошу, почему бабы сами залезают под Котова, дорогая судьба, напомни мне, пожалуйста, что я и сама поступила не многим лучше.
Мне стыдно.
Мне очень-очень стыдно от того, что меня до сих пор при воспоминаниях о его руках, губах и всех остальных умелых частях тела бросает то в жар, то в холод, а сердце начинает колотиться быстрей. Пальчики на ногах подгибаются, а губу приходится закусить, потому что наружу рвется стон.
Нет-нет. Это похмелье. Точно.
Это из-за него сейчас где-то внутри снова распаляется предательский огонечек и…
– У-у-уф! – шепчу и, злая на себя и на весь белый свет, переворачиваюсь на бок. Открываю глаза, собираю их в кучу от яркого бьющего в окно уже точно дневного света и… встречаюсь взглядом с Антоном.
Он лежит на соседней подушке. Одна рука под головой, а вторая… а вторая, только сейчас я понимаю, что у меня на…. на там, где ее быть не должно. На попе!
Мужчина лежит и с легкой улыбкой смотрит на меня.
На красную, как самый красный в мире цвет, меня.
В горле пересыхает, а кровь стучать по вискам начинает в разы быстрее.
А он молчит. Молчит и смотрит. И нет, я не пойму выражение его лица. И что читается в его красивых глазах, тоже не пойму. Слишком там, в этой зелени летнего луга, тепло.
Стоп! Красивых глаза?
Ну, д-д-да. Невероятно красивых.
Уй, Аристова, лучше заткнись! Даже если ты и болтаешь мысленно, но чем дальше, тем больше “закапываешь” сама себя.
А тем временем:
– Доброе утро, – говорит Антон тихим голосом с легкой хрипотцой со сна. Такой милый и помятый. С растрепанной шевелюрой, в которой хочется зарыться пальчиками.
– Доброе, – и не пойму, это я так звучно выдохнула или и правда сказала?
Подтянула повыше покрывало и… и все. Больше моей смелости ни на что не хватило. Даже когда его ладонь погладив мою ягодицу, бесстыже сжала ее,и… и мое сердце улетело в пятки.
Но прекратить я это безобразие отчего-то не решилась.