– А что нельзя, то нельзя. Твои нежные ушки могут не выдержать.
– Да Миша! Хватит разговаривать со мной, как с маленькой!
– Я разговариваю с тобой не как с маленькой, а как с милой, нежной и ранимой принцессой, которой не обязательно знать все ужасы моей прошлой жизни.
– И все равно! Все, что я о тебе знаю, ограничивается сухими фактами – этого недостаточно для свадьбы!
– Поверь, в моем случае сухих фактов достаточно. Я скучный человек и живу скучной жизнью. Если ты узнаешь меня поближе, то точно сбежишь!
Милка зависает. С таким очаровательно-растерянным выражением на лице, что я, не выдержав, начинаю хохотать. За что получаю ложкой по лбу. Прилетает ощутимо так, со звоном пустоты в черепной коробке.
– Ауч, больно вообще-то.
– Не смешно, вообще-то! – ерничает девчонка.
Я хмурюсь, потирая ушибленный лоб.
Милка виновато складывает бровки домиком:
– Что, сильно больно, да?
– Невыносимо, – вздыхаю для пущей убедительности. – У меня точно сотрясение.
– Прости, пожалуйста! Я правда не хотела так сильно. Я и ударила-то легонько! Давай я принесу лед?! – подскакивает на ноги, рванув в сторону холодильника.
– У меня есть другая идея, – дергаю ее за край халата.
Милка с милым охом приземляется ко мне на колени. И не только на них... Да, там все встречает ее по стойке смирно с торжественной барабанной дробью! Почувствовав это, девчонка взвизгивает и ерзает. Я хриплю:
– Так лучше не делать, принцесса…
– Больно?
– Приятно. Настолько, что крышу рвет, – и ту, что сверху, и ту, что ниже пояса.
Милка смотрит большими глазами, приоткрыв губы на выдохе. У меня мышцы каменеют от напряжения. Подбираются все, как одна! Она такая вкусная, такая сладкая и румяная и так близко. Ёкарный бабай! Мои грубые лапы начинают жить своей бесстыжей жизнью. Лапают, задирая халат девчонки, оголяя стройные ножки. Пальцы поглаживают, вычерчивая круги. Все выше и выше. От коленки, подбираясь к развилке ног…
Милка вздрагивает и сильнее стискивает бедра. Шепчет: