– Стрелялка? Пф, ты из какого века, Милка? Так уже давно никто не говорит. Это же зашквар! Сейчас говорят “шутер”.
– Ну простите, – обиженно дую я губы, – все мои познания в играх заканчиваются на «косынке». На моей работе не очень-то и поиграешь.
Дима ничего на это не отвечает.
– Эм, Дим, раз уж мы тут с тобой, волею судьбы, оба стали узниками замка Иф…
– Чего-чего? Какого замка?
– Я говорю, раз мы с тобой остались вдвоем, может, поиграем? В догонялки там.
– По-твоему, мне сколько лет, теть?
Теть? Это обидно.
– А в дурака? – делаю я новую попытку «втереться в доверие» самого младшего Румянцева. – Или в монополию! О, обожаю ее! У вас есть монополия?
– Да ты рофлишь?
– Слушай, а ты можешь выражаться как-то яснее? Желательно по-русски.
Дима закатывает глаза:
– Слушай, – обезьянничает, – Милкивей, отстань, а? У меня тут катка горит. Мне некогда с тобой болтать.
Нет. Беру свои слова обратно. Этот маленький дерзкий бесенок точно сын своего отца! Различие только в цвете волос и глаз. В остальном – династия дикарей благополучно продолжена.
– Ладно, – бурчу, – катай свои катки.
– Катки не катают, а гамают. Вот ты древняя, конечно!
– Ладно, один фиг, я не понимаю твоего инопланетного. Последний вопрос. Может, ты в курсе, есть тут где-нибудь связь, чтобы позвонить? Как там на вашем? Звякнуть, брякнуть, трындануть?
Наконец-то Дима открывает взгляд от телефона и таращится на меня, как на говорящего доисторического динозавра:
– Вообще-то позвонить – это значит позвонить.
– Надо же. Вау! Не такая уж я и древняя, оказывается, – фыркаю я.