Отлично. Прекрасно. Даже войти нельзя? Варя стукнула его по руке, которая мешала ей пройти, и, воспользовавшись замешательством, шагнула в квартиру. Никакой женской обуви в прихожей не наблюдалось.
– Почему у тебя телефон недоступен? – Вопрос прозвучал резко. Требовательно. Слава богу, что не истерично.
– Выключил.
– Почему?
– Потому, что болею. Что, не заметно? – Он хотел фыркнуть, но зашёлся хриплым кашлем. Надсадным, почти до рвоты. Схватился за шею, задышал тяжело. Ситуация опрокинулась снова. Волчок едва не упал на бок. А Варя машинально протянула руку ко лбу Тихона. И тут же едва не отдёрнула: лоб был горячий. Невероятно горячий. Под сорок. Уже близко к той температуре, когда начинает сворачиваться кровь. По крайней мере, ей так в панике показалось. И еще накатил стыд за то, что позволила себе плохо о Тихоне подумать. Усомниться в нём.
– У тебя градусник есть?!
– В аптечке вроде был.
– Где аптечка?
– Там, – вяло махнул он рукой. – На кухне.
Проклиная на чем свет стоит упрямых до идиотизма мужчин, Варя рванула на кухню. В том, что Тихий гордо именовал «аптечкой», обнаружился годовой запас презервативов, почему-то мазь от ожогов и все-таки градусник.
Тихон лежал на кровати и тяжело дышал. На засунутый в вырез халата градусник не прореагировал. На то, что Варя взяла его за запястье, пытаясь определить пульс, – тоже. Пульс отвратительный, тахикардия. Пиликнул электронный термометр. Тридцать девять и восемь. Варя сквозь зубы выдохнула.
– Сколько дней температура? – стараясь говорить спокойно, спросила она. Притом что хотелось заорать.
– Я утром… – Голос Тихона, и без того низкий, сейчас звучал вообще как у пропойцы-алкоголика: хрипло-хрипло. – После днюхи… Уже такой проснулся.
– С температурой? – вкрадчиво поинтересовалась Варвара.
– Ну.
– И попёрся на работу…
Тихон промолчал. Да какой с идиота спрос?
– Что еще, кроме температуры? – продолжила Варя сбор анамнеза. Убивать она Тихого потом будет. – Кашель? Еще что? Горло болит?
– Очень. – Он обхватил своей здоровенной лапищей собственную шею и с видимым усилием сглотнул.
– Садись! Я сейчас ложку возьму и вернусь!