Укрощение рыжего чудовища

22
18
20
22
24
26
28
30

Девица нагнулась, подняла что-то с пола. Самыми кончиками пальцев держала поднятое. Помахала силиконовыми доказательствами.

– Два раза, Тишенька. И второй раз ты…

– Вали отсюда! – проревел он сквозь саднящую боль в горле. Всё. Вспышкой вспомнил. Спину. И нимб золотых волос. Обхватил себя руками. Холодная минералка схватилась ледяным комом в желудке, и ком стал расширяться… Он обнял себя за плечи крепче и начал раскачиваться. И уже тише попросил:

– Уходи. Уходи. Уходи…

– Ты чего такой злой с утра, Тиша?

– Быстро!

– Хоть денег на такси дай. – Блондинка сообразила быстро, что ветер переменился.

– Портмоне в кармане куртки. Бери, сколько хочешь. Уйди только.

Спустя несколько секунд после того, как хлопнула входная дверь, его вырвало. Желчью, горечью и минеральной водой. У предательства всегда вкус желчи и рвоты. В юности его первое время тоже постоянно рвало. Именно желчью. Хотя, может, рвота была от перемены питания. А в этот раз – от пива с абсентом. Ага.

Тихон обессилено откинулся на подушки. Зажмурился, подышал через нос. Надо вставать. И что-то делать. Обязательно надо что-то сделать. Пока он не сошёл с ума от мыслей и воспоминаний, которые нагло лезли сквозь пробитую брешь.

Заставил себя собственноручно убрать то, что натворил в спальне. И презервативы заставил себя выкинуть, хотя снова затошнило. Как девочка, бл*дь! Или как баба беременная.

Потом душ. Побрился. Порезался какого-то хрена аж два раза. Боль от защипавшего на порезах лосьона была почти сладкой. Пусть морда саднит. Пусть.

Кнопкой чайника щёлкнул привычно. А вот в кружку себе налил остатки бульона. Морс он допил еще позавчера.

Пил из кружки разогретый в микроволновке бульон. Приготовленный Варей бульон. Даже имя ее отзывалось болью внутри черепной коробки. И лицо ее – везде. На дне бульонной чашки. В окне. В экране мобильного. Везде. Белое лицо в нимбе золотых волос. И почему-то вспомнил такое же белое лицо отца. Сам весь чёрный, а лицо белое. Не мог оторвать взгляд от его лица. Всё смотрел и смотрел – пока совсем из виду не скрылся. По лицу бежали слезы, но Тихон их не чувствовал. И над ним никто почему-то не смеялся. А должны были.

Куда бы посмотреть, чтобы не видеть лица? Лица тех, кого он предал. Чьё доверие и любовь обманул. Куда спрятаться от их укоряющих глаз? На углу стола аккуратно лежит упаковка с лекарствами. «Ты лекарство, по крайней мере, пьёшь?». Пью, Варя, пью.

Старательно прочитал все исписанные мелкими буквами инструкции. Выпил, как написано. Запил остатками бульона и голым кипятком из чайника. А потом вызвал Сергея Леонидовича. За руль сегодня Тихону никак нельзя. Пальцы вон до сих пор дрожат.

Тремор. Слово вспомнилось – из Вариного обихода. Напридумывают эти медики разных слов для простых вещей. И снова в мыслях она – Варя. И боль, немного отступившая, вернулась. Тупыми молоточками в виски и противным жжением в желудке. Ему надо уйти из квартиры. Здесь совсем невмоготу. И он пошёл одеваться.

На пороге вдруг замер. Дверной проем. Там, за порогом – она. Так же стояла вчера. Белое лицо. И Тину почему-то страшно переступить через порог. Словно перейти какую-то невидимую черту, после которой уже ничего не исправишь. Хотя какого хрена? Он шагнул за эту черту давно. И всё равно Тихон зажмурился, выходя из квартиры. До кучи у него теперь еще и фобия дверных косяков и порогов.

По дороге в ресторан Тин решил, что ему надо все-таки выпить. Опохмелиться. Потому что адская головная боль и жжение в желудке не отпускали. Потому что было совсем херово. Потому что… «С ангиной не шутят, Тиша!» У него ж еще и ангина. Впервые за очень долгое время ему захотелось застонать. Не от удовольствия, как в постели с красивой бабой. А от боли и бессилия.

Он вышел из машины. Хмуро кивнул Никодиму-Виталию на входе. Потом поговорит. Сначала выпить.