Врать он сейчас органически не способен. Хочет. Так, что внутри всё сжимается – вот как хочет. Давно хочет, между прочим. Не один месяц уже. Только вот сейчас себе позволил в этом признаться. Стало легче. И, одновременно, в миллион раз сложнее. Потому что если ты скажешь «нет» – я сдохну, наверное. Сначала завою, а потом сдохну.
Она снова повернулась к нему. Лицо по-прежнему в тени. И лишь голос…
– Хочешь – бери.
Кажется, она даже не успела закончить эту фразу. И уж совершенно точно головой он эти слова осознать не успел. Руки дёрнулись сами. Прижать к себе, опрокинуть назад, на пол, в подушки, головой к звёздам, отражающимся в воде. И, боже-мой-наконец-то-поцеловать!
Только тут Макс понял, как долго хотел ее. И как сильно. Потому что у него впервые в жизни так сорвало крышу. Напрочь просто. Голова отказала, он стал как зомби. Только тело, без мозгов. Тело, которое так давно желало другое тело. Вот это тело – роскошное. Сводящее его с ума.
Умеет же целоваться… А притворялась… Он не думал, что можно целоваться так – не как обязательная прелюдия к сексу, которую не очень хочется слишком уж затягивать. Нет. Целовать так, будто дышишь этим поцелуем. Этим человеком. Этими губами, языком, гладкостью всего внутри. Ее вкусом. Ее рваным дыханием. Ее – о, да! – стонами. Прямо тебе в губы.
Их пальцы переплелись где-то у нее за головой, у самого стекла. Переплелись так сильно, что больно врезалось в кожу серебряное кольцо на ее среднем пальце. Боль не отрезвляла их, как не отрезвлял холод стекла, которого касались сплетённые пальцы. Тела еще не сплелись так, как пальцы, но между ними было жарко. И даже холод звёзд за окном не мог остудить этот жар.
В какой-то момент Макс осознал, что творит совсем уже непотребное. Он занимался тем, что делают не очень психически здоровые дяди в общественном транспорте. Он тёрся об Киру. Вульгарно и бесстыдно тёрся о нее пахом, уже совершенно точно утратив контроль над собственным телом. Как какой-то ненормальный извращенец тёрся своими бёдрами о ее, тихо порыкивая от этого ощущения – как там, под одеждой, от его движений сдвигается крайняя плоть, обнажая чувствительную кожу головки, и как почти болезненно ею касаться ткани трусов и прижиматься к горячему женскому телу сквозь слои одежды.
И всё равно – трётся. Как грёбаный извращенец. Потому что Кира выгибается под ним, подстраиваясь под его движения. И ответно трётся о него. И с негромким шипением втягивает в себя его нижнюю губу, и прикусывает – слегка. И еще приподнимает бёдра и раздвигает, чтобы ему было удобнее о нее тереться. Два тела, отчаянно пытающихся добраться друг до друга.
Освобождает одну руку, приподняться, между телами – как хорошо, что на ее пиджаке одна пуговица. Больше – вырвал бы на хрен! Гладкая ткань топика скользит вверх, наконец-то – не ткань, а кожа. Кожа… ее кожа. Большой палец ныряет под пояс брюк, гладит подвздошную косточку. Губы ее отпустить, чтобы языком обвести идеальную линию челюсти, острого подбородка. Скользнуть языком дальше, вниз, по шее. Поймать на вкус биение пульса. И почувствовать, как ее ладони упираются ему в плечи.
– Нет.
Теперь из трёх слов все три были матерные. Он упёрся лбом в ее ключицу, сжал руки на талии.
– Кира, так нельзя… – Собственный голос неузнаваем. – Нельзя в такие моменты говорить «нет»! Это запрещено организацией «Красный Крест»! Я же сейчас сдохну. Прямо на тебе! Хочешь оказаться под трупом?
– Не хочу, – выдохнула она. – И на полу не хочу. Максим, пойдём в кровать, а?
– Твою ж мать, ханство бухарское! Кровать ей подавай! – Он хрипло рассмеялся. А потом резко отодвинулся назад. Секунда – и он уже на ногах. Еще секунда – и Киру вздёрнули за руку туда же. Прижал к себе. – На кровати. На диване. На столе. Где хочешь. Только давай быстрее!
Кира не успела ответить – ее за руку потащили. Оставалось надеяться, что в сторону кровати. Пан Максимилиан такой романтик.
– Раздевайся! – Их микро-марш-бросок действительно привёл к кровати. – Раздевайся сама. Иначе я порву что-нибудь на хрен!
Страсти какие. Кира пожала плечами. А потом спокойно сняла пиджак и аккуратно положила его на пуфик у стены.
– А ты сам собираешься заниматься этим в одежде?
Макс что-то прошипел сквозь зубы и принялся сражаться с пуговицами на рубашке. Вслепую – потому что оторвать взгляд от стоящей напротив девушки не мог. Свет – только из окна. Но ему казалось, что ее белый топ и даже кожа – светятся. Едва уловимым светом.
ebooksa