Открыв коробочку и увидев в ней памятную юбилейную монету с профилем Малера, Иван расхохотался. А потом тоже полез в карман – только джинсовый. В его руках оказалась тонкая черная бархатная тряпочка.
– Хотел подарить попозже, но раз такое дело… это протирать достопочтенного Модеста Ильича.
Теперь пришла очередь Ильи рассмеяться. Они смотрели друг на друга и вспоминали тот памятный вечер, когда Илья обнаружил на рояле следы женских прелестей и лупил Ваньку нотами Малера. Кажется, это было давно. Но это было так здорово! Они стояли, смотрели друг на друга, хохотали и хлопали по плечам. А на них смотрела Майя Михайловна Королёва.
Стукнула дверь – и к их веселью присоединился Виктор Рудольфович.
– Майя Михайловна, мое почтение, – пророкотал профессор, образцовым галантным жестом целуя коллеге руку. – Рад, что вы пришли послушать. Как вам Кейдж?
– Пока вникаю, – с легкой улыбкой ответила мама. – Рада была бы обсудить, но в другой раз. У меня урок.
Майя Михайловна одарила сына поцелуем в щеку, пожала руку его другу, удостоилась еще одного поцелуя руки от профессора Самойленко и исчезла за дверью. Виктор Рудольфович обернулся к друзьям и с живейшим интересом уставился на молодых людей. А Ваня совершенно ошарашенно смотрел на Самойленко. Ах да. Илья как-то не собрался рассказать о том, что их педагоги – братья. Да не просто братья – близнецы. Пора это исправить и заодно представить товарища и наставника друг другу.
– Виктор Рудольфович, мой педагог. А это Иван, мой друг и большой ценитель Кейджа. А еще он учится у вашего брата, профессора Марка Рудольфовича Самойленко.
– Вот так совпадение! – изумился Виктор Рудольфович. – Вот так дела!
Ваня же продолжал ошалело смотреть на педагога, потом перевел взгляд на Илью, потом обратно. Потянул себя за чуб под протяжное «ой…», которое потонуло в дружном смехе. Спустя несколько секунд смеялись уже трое.
– А еще Ваня – тот самый эксперт, который считает, что мне надо было на второй тур конкурса Чайковского идти с Листом вместо Брамса, – добросердечно разбавил общее веселье Илья. Ваня его порыв не оценил. А профессор воодушевился. Взял Ваню за локоть своим излюбленным жестом и бодро спросил:
– Аргументируйте свою позицию, молодой человек, мне очень интересно.
Ваня бросил на Илью укоризненный взгляд. Илья достал из кармана футляр с очками и принялся дышать на стекла и протирать их новым подарком.
– Ну это… – Ваня поднял руку, чтобы снова взлохматить чуб, покосился на Самойленко – и опустил руку. – Брамса сыграть можно, а трансцендентные этюды без ошибок фиг сделаешь. Если бы он «Мазепу» исполнил, то точно был бы лидером сразу, с первого тура, – вздохнул и добавил, делая вялую попытку освободить свой локоть: – Ну, я так думаю.
У Виктора Рудольфовича загорелись спорщицким азартом глаза. Он еще одним излюбленным движением покрутил ус. Ваня, воспользовавшись тем, что ему вернули его локоть, тут же сунул руки поглубже в карманы джинсов.
– Это было слишком очевидное решение, – энергично произнес профессор. – Но! Возможно, правильное! Алягер ком алегер. Юноша пианист?
Этот вопрос Самойленко адресовал пространству между юношами. Ваня бросил на Илью беспомощный взгляд. Но… но удержаться было просто невозможно!
– Юноша контртенор, – невинно ответил за двоих Илья.
Виктор Рудольфович буквально булькнул от восторга. Профессор питал слабость к вокалистам. Ваня этот звук интерпретировал совершенно правильно и поспешил с ремаркой:
– Я не в голосе! – Ванька скорчил Илье страшную рожу и добавил, уже обернувшись к профессору: – И мне того… пора уже.