Я тебя искал. Я тебя нашла
И тут внезапно Илье захотелось рассмеяться. Возможно, это нервное. Истерическое даже, хотя в склонности к истерикам он не был замечен даже в младенчестве – если верить рассказам мамы. Но вдруг стало несоизмеримо легче, чем еще пять минут назад.
– И пару тарелок прихвати! И открывалку! – между тем торопил его Ваня.
И Илья пошел на кухню, чувствуя, как замерзшие щеки растягивает улыбка. За время его отсутствия Иван принялся потрошить пакеты. И сейчас стоял с парой бутылок в одной руке и упаковкой с чем-то белесым в другой.
– Извини, но фарфор саксонский, – Илья сдвинул пачку нотных листов. – Ставь на письменный стол.
Иван какое-то время молча созерцал попеременно то Илью с чашками в руках, то стол. А потом принялся хозяйничать. Как-то привычно уже – подумалось Илье. Как это хорошо иногда все же, когда кто-то рядом принимает командование парадом на себя.
Ваня посчитал, что места мало, и стал разгребать бумаги, бормоча при этом:
– Тут, конечно, лучше бумажки подстелить… – Иван взял в руки ноты, прочитал название и с сожалением добавил: – Не, этот не подходит, этот великий.
Улыбку сдержать уже не получалось, и Илья улыбался и смотрел, как его гость сервировал стол, раскладывал по тарелкам орешки, рыбу, кальмаров, открывал и разливал пиво по чашкам мейсенского фарфора. Для синих скрещенных мечей это, безусловно, новый жизненный опыт.
Иван протянул чашку.
– Друзей провожают стоя.
Улыбка тут же сползла. Но, принимая из рук белую чашку с пенящимся напитком, Илья вдруг почувствовал, что эту боль можно пережить. Что-то сделать и что-то сказать – и жизнь, замершая на одной тоскливо звенящей ноте – двинется дальше.
Он тихонько вздохнул – и выпил содержимое кружки залпом. Вкус оказался непривычным, резким и сильно ударил в нос – так, что показалось, будто пиво сейчас из носа и польется. Илья инстинктивно прикрыл рот и нос и шумно задышал в ладонь. А потом, когда продышался и убрал руку, неожиданно для самого себя спросил:
– А встречают как?
– Радостно! – уверенно ответил Иван. Забрал чашку и снова ее наполнил. – Так, давай рассказывай, что у тебя. Как съездил, как все прошло. Не, я, конечно, следил, но это рассказ журналистов.
Самое изумительное во всем этом было то, что Илья стал рассказывать. Скинул пиджак, сел на диван, Иван устроился на стуле перед столом. И слушал. А Илья рассказывал. В процессе ему раза два или три подливали – Илья сбился со счету.
– Этот город словно с другой планеты, – подытожил Илья свои впечатления о питерских гастролях. – Может быть, из-за архитектуры, из-за того, что центр не тронут. Он словно хорошо темперированный клавир, тронешь, да что там тронешь – только посмотришь – а он уже отзывается. Это как с эффектом наблюдателя, понимаешь? Элина тоже это отметила.
– Мда-а-а… – глубокомысленно отозвался Ваня, взлохматив чуб. – Элина – это хорошо. Красивая танцорша. Ваши выходы по всем новостям показывали. У тебя с ней все серьезно?
– Конечно! – Илья совершенно несвойственным ему ранее жестом взмахнул рукой, едва не опрокинув чашку. – На следующий год планируем еще один одноактный балет.
– А чего только одноактный, я бы с такой многоактный сделал.
Илья нахмурился. Многоактный? Похоже, Ваня не совсем понимает, о чем говорит. Допил задумчиво остатки из чашки. Кажется, он начал привыкать к этому странному вкусу. И в нос больше не бьет.