– Если и ты в это впутаешься, то обоих и вздернут.
Убрав четки, горбун опустил голову.
– Обидно. Бросят наши тела в песках, зверье сожрет. А все мечтал, чтобы на холмике похоронили, под березкой. Рядом с семьей...
– Один мыкаешься? – Сергий воткнул очищенный от ржавчины клинок в песок, убрал точильный камень в подсумок.
– Да. Сгинули, когда в худые годы твари пришли. Меня покалечили, а младших и отца с матерью убили. В могилу пришлось пепел складывать, сожгли все, что от людей в деревне осталось... Я с лихоманкой в монастыре два месяца провалялся, еле выходили. Потом к охотникам за нечистью подался. Дар у меня, чувствую я тьму в любых проявлениях. С тобой одним запутался, понять не мог, чем ты дышишь. Но хоть сейчас спокойно в последний бой пойду. Знаю, что не предашь, в спину не ударишь...
Помолчав, Макаров выдернул тесак и начал его концом чертить на песке:
– Есть вариант. Дурной, наглый до невозможности. Но – есть... Колдуны дикарей с прошлого вечера снадобьями накачивают. И многих поили еще по дороге через пески, чтобы от жары не сдохли сразу. Этой дрянью даже от покойников разит, вся округа пропиталась... Для нас это не опасно – кто не пил, тот призывам шаманов не подчинится. Не заставить на смерть бежать, наплевав на картечницы и залпы в упор. Вот только любую ворожбу или сломать можно, или вывернуть наизнанку.
– И что сделать сможешь?
– Вот мы, вот три чужих отряда. На бриттов можно внимание не обращать, те ночью точно в драку не полезут... Если смогу, то мертвечину поднять можно. Не всех, но часть покойников вздернуть. И на себе подобных бросить.
– Как в Румынии?
– Там нежить нападала на всех, кого почуять могла. Я же сделаю так, чтобы они сначала дикарей атаковали, на привычный запах пошли. Потом погоню на запад. Сразу за ними нужно будет человек пятьдесят наших пустить, пушки и картечницы захватить или переломать. Без артиллерии нас трудно будет прикончить.
– Чем могу помочь?
– У нас час. Я амулеты быстро сделаю, их нужно будет вдоль окопов разместить, защитный контур собрать. И потом спину прикроешь, когда пойду зомби пробуждать... Пластунов и остатки роты успокоишь, чтобы с перепугу не пристрелили. И с капелланом поговори, он раненный в госпитале, пусть штурмовикам тоже пару добрых слов скажет... И готовься позже на эшафот подняться. Нас за такое власти не простят. Никогда.
Посмотрев, как Сергий стирает рисунок сапогом, Герасим равнодушно ответил:
– А мы разве виноваты? Это все проклятые колдуны африканские напортачили. Ничего нормально сделать не могут. Ни в атаку сходить, ни нежить поднять.
Горбун не понимал, по каким ему одному видимым критериям Макаров отбирает разнообразное железо. Почему одни ржавые тесаки складывает в мешок, а другие презрительно отбрасывает? Почему одни гильзы обнюхает и к общей добыче добавит, а другие носком сапога в сторону сдвигает? Подсказку неожиданно дал Кобызев, лучший стрелок из староверов:
– Мертвое собирает, будет пугала делать.
– Что делать? – от неожиданности монах чуть не споткнулся, вцепившись рукой в стену. – Какое пугало?
– У нас в деревню приезжал чернец Роконский. Вилы взял, которыми скрыгу кузнец к амбару прибил. Тварь до рассвета когтями стену драла, потом солнышко приложило, издохла. Так слышал я, что если на железе след смерти остался и правильно его молитвой усилить, то нечисть разная будет стороной обходить. Мы на другом конце от церкви в деревне на кол приладили, ни одна зараза зимой через общинный тын даже не перелезла.
– Вот как оно... Значит, Сергий хочет холм от дряни прикрыть. Умно... Хорошо науку некромантскую постигал, любо.