Саванна говорила с нами.
Я поднесла наши сцепленные руки ко рту и нежно поцеловала костяшки пальцев Мэддокса. Я люблю тебя, я прошептала.
Он, наверное, этого не чувствовал, но я не собиралась признаваться ему в любви на похоронах его отца. А пока я собиралась позволить ему горевать.
Через несколько часов мы с Мэддоксом, наконец, остались одни. Я стояла рядом с ним, когда он опустился на колени рядом с могилой своего отца, возложив на нее единственную белую розу.
— До свидания… папа.
Голос Мэддокса надломился. Это был его момент. Когда его отец сделал последний вздох, Мэддокс даже не вздрогнул. Он не плакал. Он не проявлял абсолютно никаких эмоций. Он встал и позвал людей, которые должны были заниматься похоронами.
Мэддокс закрыл глаза и склонил голову.
Гром проревел громко, и небо разверзлось, заливая нас.
Я скорее почувствовала это, чем услышал его рев. Болезненный крик вырвался из его груди, и я смотрела, как человек, которого я любила, рассыпался, как буря бушевала вокруг нас.
Я позволила ему иметь этот момент.
Я позволила ему… чувствовать.
Его боль пронзила меня, и я закрыла глаза. Слезы все равно падали, но их смывал грозовой дождь.
Мэддокс долго не выходил из свежей могилы отца. Когда он, наконец, снова встал, он споткнулся, и я потянулась к нему.
Он обернулся вокруг меня, и я держала его. Он уткнулся лицом мне в шею и вздрогнул в моих объятиях. Мы оба промокли, оба дрожали, но мне было все равно.
Я не знала, как мы вернулись домой, но мы это сделали. Все было как в тумане, мир качался вперед и назад перед моим взором.
Я помогла Мэддоксу снять его мокрую одежду и присоединилась к нему в постели, мы оба отчаянно искали тепло под одеялами.
Его холодные губы нашли мои, и я позволила ему принять этот поцелуй. Мягкий. Нежный. Сладкий.
Это не было отчаянием или безумием. Мэддокс поцеловал меня так, будто хотел попробовать меня навсегда. Мои губы слились с его губами, и мои руки обвились вокруг его затылка, когда он перевернулся, прижимая меня к себе.
Мэддокс устроился между моих бедер.
Поцелуй. Я тебя люблю.