Зимние ночи в штате Вашингтон темные, хоть глаз выколи; несмотря на уличное освещение, за окнами стояла непроницаемая мгла. Внезапно Джоанн вскинула голову:
– Кажется, там кто-то есть.
Линда встала, подошла к окну и выглянула наружу. Ей показалось или в сумраке промелькнула какая-то тень? Да нет, просто ветер поднял сухие листья. Пожелав подруге спокойной ночи, Линда спустилась к себе. Она занимала комнату на нижнем этаже, в полуподвале; через перегородку от нее жила Карен Скэвьем. Самой Карен еще не было – она задержалась в библиотеке, а потом встретилась в баре с друзьями. Вернувшись домой, Карен увидела, что свет горит только в спальне Джоанн Тесты. Она зашла к подруге и просидела с Джоан до часу ночи.
Усталая, Карен не проверила по пути к себе, заперта ли наружная дверь в полуподвал. Она запиралась только изнутри, и ею пользовались в основном Линда и Карен. Остальные заглядывали в полуподвал по необходимости, когда надо было взять велосипеды. Входная дверь наверху уже несколько дней стояла открытая, потому что кто-то из девушек потерял ключи, а запасные еще не сделали.
В комнате Линды было темно, и Карен, не заглянув к ней, прошла к себе. Возбужденная встречей в баре, она еще долго не могла заснуть, а потом то проваливалась в сон, то просыпалась снова, но ничего необычного не слышала. Под утро она заснула наконец по-настоящему, но тут в половине шестого зазвонил будильник Линды. Она пользовалась радиочасами, и после звонка включилась музыка, но Карен удалось подремать еще с полчаса, пока снова не зазвонил будильник – на этот раз ее собственный.
Идя в ванную, Карен снова услышала музыку из комнаты Линды и подумала, что у той выходной, и она лежит в кровати. В половине седьмого в доме раздался телефонный звонок.
– Это Марк с радиостанции. С работы Линды, – послышался голос в трубке. – Ее нет на месте, вы не знаете, что случилось?
Карен постучалась к подруге, но та не отвечала. Девушка вошла и включила свет. Музыка в радиочасах играла, но Линды в комнате не оказалось. Карен сразу бросилась в глаза аккуратно заправленная постель – обычно Линда оставляла ее как есть, особенно когда в спешке собиралась на работу.
Карен прошлась по остальным комнатам: Моника предположила, что Линда может быть у своего парня, но остальные возражали, что она никогда не прогуляет смену на радио. Карен вернулась к телефону и ответила, что Линды нигде нет. Несколько минут спустя со станции снова позвонили и попросили проверить, на месте ли ее велосипед. Тот оказался в кладовке, где девушка оставила его накануне. Дверь, ведущая в полуподвал, была не заперта.
Подруги принялись гадать, куда Линда могла подеваться. Все сильно разволновались, а когда и к вечеру Линда не объявилась, забеспокоились всерьез и начали обзванивать знакомых. Никто не видел Линду со вчерашнего дня. Она не явилась ни на работу, ни в университет. Позвонила мать Линды, и одной из соседок пришлось ей сказать, что девушка пропала.
Очень скоро приехали отец Линды и ее старший брат. Перепуганные соседки наперебой объясняли, что обзвонили всех, кого знали, – Линды нигде нет. Мистер Хили сообщил обо всем жене, а та немедленно обратилась в полицию.
К сожалению, в студенческой среде подобные исчезновения не были редкостью, и заявлению о пропаже Линды не сразу уделили внимание. Студенты частенько пропадали на пару дней, прогуливали занятия, уезжали из города, чтобы встретиться с возлюбленными или повидаться с друзьями, и вполне могли делать это без предупреждения. Вот почему полицейские, явившись по адресу 5517, 12-я улица, не придали ситуации особого значения. В доме их встретили соседки и родные Линды, бледные и напуганные. Все были уверены, что с девушкой случилось что-то страшное: все, кроме полицейских, которым дело казалось обычной рутиной. Они записали стандартную информацию: имя пропавшей, ее возраст, физические параметры и особые приметы, адрес и телефон семьи, а также краткую информацию об обстоятельствах исчезновения – в частности, отметив, что среди ее вещей недосчитались пары ботинок и красного рюкзака с серыми лямками.
Стоило полицейским сесть в машину и уехать, как зазвонил телефон. Трубку взяла Моника, но на ее «алло» никто не ответил. Тем не менее там кто-то был: она слышала на другом конце провода сдавленное дыхание. В тот вечер такие звонки повторялись еще дважды, но звонивший по-прежнему молчал.
Около полуночи, когда Линда так и не объявилась, в дом приехал детектив, назначенный вести дело. Он первым подумал о том, чтобы проверить постель девушки. При этом присутствовала Джоан, провожавшая его. Стоило детективу отдернуть одеяло, как оба они увидели огромное кровавое пятно на простыне возле подушки. Наволочка с подушки пропала. В шкафу детектив обнаружил ночную рубашку Линды, испачканную кровью по вороту.
Однако детектив предположил вовсе не убийство или похищение. По его изначальной версии у Линды ночью пошла носом кровь, и она решила обратиться за помощью. Соседки возражали, что она обязательно разбудила бы кого-нибудь из них и уж точно не пошла бы в больницу пешком, когда рядом, в кладовой, стоял ее велосипед. За прошедшие сутки она не связывалась ни с кем из родных и знакомых, не звонила своему парню. Поэтому довольно скоро полиция признала сходство между ее исчезновением и нападением на Карен Спаркс, а это означало, что Линду похитил неизвестный преступник, охотящийся на женщин.
Теперь в кампусе поднялся настоящий переполох. Жительницы сестринских общежитий и съемных домов проверяли запоры на дверях, а самые пугливые брали академический отпуск. Однако бояться надо было не студенткам Вашингтонского университета, а девушкам в колледже Эвергрин в городке Олимпия, в шестидесяти пяти милях от Сиэтла. Вряд ли тамошние студентки слышали про жестокое нападение на Карен Спаркс или пропажу Линды Хили. В газетах об этом, конечно, упоминали, но вряд ли кому-нибудь пришло бы в голову сравнивать шумный и многолюдный Вашингтонский университет в Сиэтле с маленьким колледжем в провинциальной Олимпии.
«Эвергрин» означает «вечнозеленый», и это название как нельзя лучше подходило живописному комплексу колледжа, стоящему среди соснового леса. Укрытый от посторонних глаз, уединенный и в то же время оживленный, колледж Эвергрин считался одним из наиболее прогрессивных, хотя и небольших, высших учебных заведений в штате Вашингтон.
Донна Мейсон поступила туда, закончив старшую школу в Оберне. Летом 1974-го ей исполнилось девятнадцать лет, и она отпраздновала эту дату путешествием по Западной Европе со своим бойфрендом. Надо сказать, что с выбором профессии Донна еще ничего не решила. Ее заинтересовал курс магии и ведьмовства, который предлагался в Вашингтонском университете в качестве дополнительного. Донна интересовалась оккультизмом, играла на флейте и писала стихи и больше времени проводила на концертах и вечеринках, чем в аудиториях.
Она была из тех, кто живет одним днем, и мало заботилась о будущем. Могла сорваться с места и отправиться в поездку автостопом, причем не только по окрестностям, но и в другой штат. Часто не ночевала дома, пропадала, никого не предупредив, но всегда возвращалась домой. Соседки узнавали о ее возвращении по грохоту рок-музыки и яркому свету в ее комнате; многие из них, не выдержав, находили себе другое жилье и переезжали.
Донна обожала вечеринки и могла задерживаться на них до утра либо оставаться на ночевку. В результате часто пропускала занятия и у преподавателей была не на лучшем счету. Увлекалась, как многие в то время, курением марихуаны, а порой принимала и кое-что посерьезнее. Иными словами, находилась в группе риска.