Бабушка, которая хотела стать деревом

Оля? Да, девушку звали Оля. Или Лена? Или Лена. Не симпатичная, даже не миловидная, явно за тридцать. Неулыбчивая, всегда слегка обиженная приблизительно на все – от погоды до работы, которую вынуждена выполнять. Безосновательно надменная и излишне разговорчивая. При этом с идиотской верой в принца, который ее ждет. И в то, что этот принц должен прилично зарабатывать, уметь готовить, иметь квартиру, машину, а она – принцесса – будет приходить после работы домой, есть ужин, который специально для нее приготовил принц, расседлав белого коня. Помимо ужина он не забудет подарить ей свежие розы, потому как прошлый букет уже стоит три дня. Что будет делать она? Класть голову на его плечо, замирая от счастья. Оля-Лена успела поделиться с Максом своими мечтами, давая понять, что вполне видит его в роли того самого долгожданного принца. И он должен быть польщен. Когда Макс не очень вежливо, но вполне дружелюбно ответил «удачи», Оля-Лена обиделась. Но, кажется, великодушно решила дать профессору еще один шанс завоевать свое сердце. Об этом она тоже успела ему сообщить. Макс тяжело вздохнул. Так было всегда – девушки, женщины, пока не узнавали про его болезнь, были готовы буквально на все – неженатый профессор, привлекательный, востребованный, интеллигентный.

Это был один из первых его походов к врачу. Макс стеснялся, чувствовал себя ужасно, руки и пах зудели нестерпимо. Рядом с ним в очереди перед кабинетом сидела девушка. Он невольно увидел следы от прыщей на ее плечах, красную полосу, шедшую вдоль линии роста волос, грязные волосы – наверняка ей было больно мыть голову из-за шелушения и раздражения. И губы – обветренные, с алой окантовкой, какая бывает у детей с диатезом. Девушка ему была неприятна – она то чесала ногу, то терла запястье. И при этом улыбалась ему и пыталась кокетничать, почувствовав родство, общую проблему. Дождалась его на той же банкетке, хотя он, как ему казалось, не делал никаких знаков, указывавших на симпатию или дававших хоть какой-то повод. Но она его дождалась и пошла за ним вниз по лестнице. Что-то занудно рассказывала, неуместно смеялась. Макс не слушал. Ему было противно. Не от того, как она выглядела, вовсе нет. Он ни с кем не собирался обсуждать собственное лечение, тем более с первой встречной девушкой, у которой к тому же неприятный, слишком высокий тембр голоса и слегка истеричный смех. Та же назойливо спрашивала, что ему назначили, какие препараты. А ей вот такие, но не помогли. Сейчас вот такие. Какую девушку он хотел бы видеть рядом с собой? Если бы кто-то мог ответить на этот вопрос.

Макс прочел лекцию. Впервые спокойно пожимал руки, не переживая, что его болезнь станет заметна. После выступления отсидел скучный обед, который показался ему вовсе не скучным, а даже приятным. И позволил себе съесть десерт – его хорошая физическая форма была вовсе не результатом диеты, а следствием болезни. Жирное, острое, сладкое оставались под строгим запретом. А регулярные пробежки помогали привести в порядок голову, переключиться, получить необходимую энергию для работы, выдерживать бесконечные перелеты, поездки, не всегда оказывавшиеся легкими и приятными.

Он даже мило пообщался с Олей-Леной и сделал ей дежурный комплимент. Кажется, она напрашивалась к нему в номер, но его удачно отвлекли коллеги, чтобы обсудить лекцию. После обеда Макс спокойно дошел до номера и уснул. Спал крепко, сладко и без сновидений, хотя от дневного сна отказался раньше, чем положено, – года в три, чем сильно осложнял жизнь матери и воспитательницам в детском саду.

Вечером он решил прогуляться и вышел на улицу. Снова удивился сам себе – обычно не устраивал вылазок в темное время суток. Но здесь ему было не страшно. На этих средневековых улочках, в закоулках, вдруг стало хорошо и спокойно. Он дошел до главной площади, радуясь, что обнаружил новую, еще более короткую, дорогу от гостиницы, и разрешил себе поужинать в ресторане. Что, вообще-то, считал дурным тоном – на площадях, в заведениях, рассчитанных на туристов, никогда хорошо не накормят. Но еда была на удивление приличной, да что говорить – очень вкусной. И Макс заказал себе еще вина. То ли на него так подействовала еда – он и забыл, когда позволял себе поздний, да еще сытный ужин, то ли вино – за первым бокалом последовало еще два, но он зашел в сувенирный магазинчик и накупил магнитов, тарелок и брелоков – сувениры для коллег, что всегда считал пошлостью.

Назад шел легко, как по родному городу, не глядя по сторонам, не сверяясь с табличками на фасадах домов. Прекрасно знал, куда идти. И, выйдя, как он считал, на маленькую площадь, пятачок, зажатый между домами, понял, что потерялся. Гостиница не появилась там, где рассчитывал, – буквально за поворотом, в нескольких метрах. Вернувшись на боковую улочку, Макс свернул за домом, который показался знакомым ориентиром, и снова ошибся. Он шел незнакомыми дорогами, сворачивая, плутая, в надежде вдруг случайно выйти к гостинице, но, кажется, отдалялся все больше. Раздражение на себя, выпитое вино, на городок, архитекторов сменилось апатией. Ну и ладно – уже было все равно, куда идти. Ботинки, которые он надевал только на лекции – и в этот раз забыл переобуться в старые, удобные кроссовки, – натерли ноги. Стало вдруг холодно, хотя днем можно было ходить в рубашке. Телефон не подавал признаков жизни, мобильная связь исчезала. Не было ничего – ни карты, ни навигатора. Прохожие, у которых можно было бы спросить дорогу, исчезли. Как и места, которые должны были работать круглосуточно, – аптеки, полицейский участок, больницы. Только темные здания старого города.

После очередного поворота Макс наконец наткнулся на открытое заведение – вроде как бар для полуночников. На улице стояли бочки из-под вина, заменявшие столы. Ни барных стульев, ни скамеек не предусматривалось.

– Налейте что-нибудь покрепче, пожалуйста. Чтобы согреться, – попросил Макс, зайдя внутрь.

Девушка, стоявшая за стойкой, меньше всего походила на барменшу, да еще в таком полуночном заведении. Она улыбнулась и выставила на стойку стопку с прозрачной жидкостью и тарелку с канапе.

Макс решил, что заказ сделал другой посетитель, который, возможно, отлучился в уборную. Но девушка пододвинула стопку и тарелку.

– Я это не заказывал, – сказал в пространство Макс, решив, что девушка не понимает по-английски. Но стопку опрокинул – это была настоянная на травах водка, – и с удовольствием закусил канапе, которых ему показалось маловато. Не дожидаясь просьбы, девушка налила еще и добавила бутербродов.

– Вкусно, спасибо, – поблагодарил Макс.

Девушка хмыкнула.

– Я всегда знаю, что нужно нашим гостям, – сказала она.

– Вы меня понимаете? – Макс чуть не поперхнулся.

– Конечно. Если вы хотите курить, вот вам пепельница. Только не разбейте, она у нас последняя. – Девушка пододвинула к нему здоровенную, явно хрустальную, пепельницу. Макс невольно улыбнулся – почти такая же была у его мамы. Он все боялся, что эта массивная бандура, по-другому не скажешь, упадет ему на ногу – мама всегда ставила на самый край стола.

Макс не стал гадать, как девушка догадалась, что он очень хочет курить, хотя в поездках старался себя ограничивать. Он с благодарностью взял пепельницу и вышел на улицу.

Там, облокотившись на бочку-стол, стоял мужчина и при свете маленького фонарика читал книгу. Он светил на страницы, хотя что-либо разглядеть при таком жалком освещении было практически невозможно. Мужчина перевернул страницу и пошатнулся, в последний момент схватившись за бочку и удержав равновесие. Он был пьян. К нему подошла барменша и поставила стопку.

– Осторожно, это последняя пепельница, – сказал мужчина Максу и поприветствовал его рюмкой.

– Да, меня предупредили, – ответил Макс.