— Но тогда кто это сделал? — Я показал на большущий синяк и разбитую губу. — Отец?
— С ума сошел? — Вероника впилась глазами в маленькое зеркальце, разглядывая свои ранения. — Он, наоборот, вызволил меня из этого сумасшедшего плена. Вернулся в десять вечера, увидел все, офигел и тут же выпустил. Я когда уходила, слышала, как он маму ругал и требовал от нее объяснить, что вообще происходит. Он так и не в курсе про измену.
— Тогда кто и за что мог тебя так… так поколотить?
Она пожала плечами и сразу скукожилась болезненно и мучительно.
— Не знаю. Я вышла из подъезда заплаканная вся. Мама с психу мне и телефон и ноут разбила. Я просто в шоке!
— Ооо! — понимающе и сочувственно воскликнул я.
— Ну вот. Из-за слез итак ничего не видела дальше носа, а тут еще резко мешок на голову закинули. И сразу коленкой в живот. Я чуть не померла — задыхалась.
— Офигеть!
— Потом по лицу долбили.
— Так их сколько было?
Вероника призадумалась.
— Кажется, один, хотя, может, и нет. С мешком на голове трудно считать.
— Еще и шутишь?
— Пошутишь тут. — Глаза подруги и так мокрые снова потекли. — Он меня потом еще прижал к себе и давай мацать. Всю облапал, и за попу, и за грудь хватался, и дышал в меня возбужденно.
В голове моей застучали миллионы стальных молоточков: «Кто⁈ Кто⁈ Кто посмел так сделать⁈ Я должен найти мерзавца! Я должен испепелить его! Стереть в порошок! Скормить червям!».
— А еще он, — слезным голосом продолжала Вероника. — Перед тем как вмазать еще раз в дыхалку, шепнул: «Ну что, трахнуть тебя, шмара?» Только потом отпустил наконец.
— Ты посмотрела, кто он?
— Я мешок-то с головы не сразу снять сумела. А потом, понятное дело, никого не было. Кроме соседей. Они ментов вызвали.
— Кто же этот урод? — воскликнул я, размышляя вслух. — Кто же этот гад⁉
— Он мне еще руку просунул под мешок и рот зажал, чтоб орать не могла, — всхлипнула Вероника. — До сих пор ощущаю этот металлический привкус стальной печатки.