Когда мы покинули Кубу

– Так вы пойдете сегодня на эту вечеринку? – спрашивает он.

– Разумеется.

* * *

Одеваясь, я не знаю, смеяться мне или смущаться оттого, что платье выбирал для меня Дуайер. Оно элегантное и очень красное – в таком в толпе не затеряешься.

Приколов над ухом цветок, я в последний раз смотрю на фотографию советского полковника, чтобы получше запомнить лицо.

Такси везет меня по адресу, который указал Дуайер. Это эффектное здание в Мейфэре. Показав приглашение на вечеринку, я вхожу и для храбрости сразу же беру бокал шампанского, который один из официантов подает мне на серебряном подносе.

Собравшиеся – сплошь ученые и дипломаты. Сколько среди них агентов, работающих под прикрытием? Сколько офицеров иностранной разведки?

Советского полковника я пока нигде не вижу.

Чтобы он меня заметил и подошел ко мне сам, я гордо фланирую по бальному залу, ловя на себе любопытные и восхищенные взгляды.

А потом у меня вдруг возникает такое чувство, будто кто-то ведет пальцем по моему позвоночнику. Чьи-то глаза следят за мной, но я, еще раз осмотревшись, по-прежнему не нахожу человека с фотографии.

Где же он?

Внезапно прежнее ощущение сменяется совершенно другим. Я словно бы вздрагиваю от какого-то укола, и меня осеняет.

Как я раньше не понимала?

Такие совпадения – это, наверное, судьба.

В груди становится тесно, по спине пробегает холодок, взгляд мечется по комнате. Во всем этом ощущается неизбежность: мир, оказывается, не так уж велик, и наши пути снова пересекаются, как пересекались в другие годы, в других бальных залах.

Его имя проносится неясным шепотом по толпе гостей. Кто-то хочет к нему подольститься, кто-то пофлиртовать с ним, кто-то просто жадно смотрит, чтобы потом похвастаться присутствием на вечеринке, которую посетил такой богатый и влиятельный человек. Люди липнут к власти, как моллюски ко дну корабля. А он ее олицетворение, где бы он ни был, в Палм-Бич или в Лондоне.

Остолбенев (ноги словно приросли к полу), я еще раз оглядываю зал.

Где же он?

С ним ли его жена?

– Беатрис.

Кожа голых рук покрывается мурашками при звуке этого голоса – низкого, хрипловатого, знакомого. Восемнадцати месяцев оказалось недостаточно, чтобы его забыть.