Где же он, этот дом, где будем мы
В портале мелькала фотография черепа Джозефа Меррика, где кости с правой стороны росли по фрактальному алгоритму, как пещера, кристалл или плющ, виток за витком, почти подвижные, почти текучие. Он не выглядел странным. Не выглядел страшным. Когда все было сказано и все было сделано, он выглядел черепом, которому все-таки удалось сделать то, что ему изначально хотелось.
Мелкие корректировки во внешности, которые раньше она проделывала постоянно – приподнимала руками грудь перед зеркалом в ванной, подрезала кончики непослушных кудряшек перед тем, как идти на вечеринку, – теперь утратили смысл. Наверное, ушли туда же, куда ушла малышка. Теперь она находила какое-то извращенное удовольствие в мысли, что в последний раз она выглядела красивой, когда сидела на кожаном диване в отеле в «Мире Диснея», омытая чистым, прозрачным светом, выделявшим каждую морщинку от смеха в уголках ее глаз, и прижимала головку малышки к груди, ощущавшейся облаком. В ее крови текло солнце, что пропитало ее насквозь, чудесное, дивное солнце.
«Пусть бы все продолжалось хоть миллион лет, – сказала сестра ровным, тусклым голосом. – Я бы делала все, что нужно. Вставала бы каждое утро и давала бы ей все тринадцать лекарств. Теперь мне не легче. Пусть бы все продолжалось». Потом сестра заговорила о больничных счетах на шестьдесят одну тысячу долларов. Потом прислала ей фотографию флакона со снегом, который медсестры собрали в ту ночь, с чистыми жидкими звездочками на страницах, с
Муж сестры сходил на гаражную распродажу и купил сразу полсотни крошечных плюшевых зверят. Это тоже было лекарством от горя. Кто-то рассадил этих зверят на маленьких кукольных стульчиках на их выставочной витрине, чтобы они не устали – или что? – быть плюшевыми игрушками весь долгий день под прямыми лучами солнца. Кто-то о них позаботился. Наверное, каждый из нас – Господь Бог, привечающий малых воробушков. Наверное, каждый из нас собирает коллекцию редких памятных плюшевых симпатяг с красным сердечком, нашитым на грудь, которые для него лично дороже всех богатств мира.
ПОХОЖИЕ ЗАПРОСЫ:
я скучаю по умершему сыну
я так сильно скучаю по сыну цитаты
я скучаю по сыну, который на небесах
мой сын умер, и я скучаю
скучаю по сыну пословицы
На собрании по результатам вскрытия врач откусил кусок бэйгла и изобразил ртом великое слово «почему». «Когда Иисус встретил слепорожденного, его ученики спросили, почему он родился слепым? Кто согрешил, он сам или его родители? И Иисус ответил, что не согрешил ни он, ни родители его, а слепой он для того, чтобы на нем явились нам дела Божии, чтобы Господь продвигал нас вперед, через этого человека, и в нем, и вместе с ним». Слезы стояли в голубых глазах врача, но не выливались наружу; такова современная медицина, подумалось ей. «Если я могу что-нибудь сделать…» – сдавленно проговорил он, его усы были испачканы белым сливочным сыром, и поэтому в ней пробудилась любовь к роду людскому, и продвинула ее вперед, через этого человека, и в нем, и вместе с ним, и это тоже был гимн во славу человечности.
«Почему она столько всего умела? – спрашивали они у врачей. – Как у нее получалось дышать, пить материнское молоко, отвечать, когда с ней разговаривали?» Врачи не знали. Они говорили о невероятной пластичности мозга. Да, она это чувствовала, держала в руке. Она помнила, как однажды размазала по газетной странице теплую «жвачку для рук», и пленка сделалась настолько тонкой, что сквозь нее явственно проступили слова – целый параграф о происходящем, – а потом смяла податливый пластик в прежний ком пустоты.
«Могут ли призраки изучать новые технологии?» – спросила сестра, размышляя о том, что будет дальше, о бесконечном конвейере прогресса, к которому предстоит приспособиться духам, скопившимся на Земле за всю историю человечества. Они обе надолго умолкли, представляя такие картины: призрак в скоростном лифте нажимает на кнопки, ощущая, как что-то колышется в его призрачном животе, когда лифт замедляет движение на донце мира; призрак передает сообщения по всей черной длине телеграфных проводов; призраки в портале, занятые бесконечным чтением, нежно поддерживают призрачные сердца. В полуночном групповом чате, где они перекидывали друг другу видеозаписи с малышкой, вот что они говорили на самом деле: слава богу, теперь у нас есть технологии.
А что, если тот мальчик с ночного парома
«У нее изумительная трава», – написала сестра и отправила ей фотографию густо заросшей травой могилы, зеленого парка, по которому они бродили день за днем, пока она была с ними, потому что в жизни каждого человека есть люди, которых ему назначено опекать. Сестра сорвала несколько травинок и переслала ей почтой, чтобы она брала их с собой в путешествия. Ей представлялось, как эта вольная, дикая, неприрученная трава разрастается по заброшенным пригородам и большим городам, по местам, где мы все жили раньше.
В галерее ее фотографий среди кадров, тщательно документирующих последние дни малышки, было много всего постороннего: фотография Рэя Лиотты после недавней пластической операции; скриншот новости о том, как фейкововый снимок обнаженной женщины-конгрессмена был разоблачен фут-фетишистами; кадр, где рядом с блондинистой дикторшей «Фокс Ньюс» красуется картинка с бейсболкой, надетой козырьком назад, с подписью КЕПКА, КОТОРАЯ НЕ РЕШАЕТСЯ ПОКАЗАТЬ СВОЙ КОЗЫРЕК[4]; плюшевый орел с черными крыльями и мутно-серыми глазами, который, по утверждению ее друзей, выглядит как некое хтоническое существо, которому точно известны день и час твоей смерти; она сама за считаные минуты до того, как все произошло, – в полосатой тельняшке, склонившаяся в темноте над больничной койкой. Через год этот снимок снова возникнет у нее на экране: у вас новое воспоминание.
Постепенно окружающий мир призвал ее обратно. Когда ее самолет тянул свою пунктирную линию над Атлантическим океаном, она выглянула в окно и снова увидела ту же глорию, круглый сверкающий глаз дождя, который никогда не моргает.