Мы больше не люди

Не возмущали больше и пестрые дощечки на кухне. Наоборот, меня стало восхищать мастерство художников из Хохломы и Городца.

– Ты завтра навещаешь Марьяну? – спросила тетя.

– Да, еду к маме сразу после колледжа.

– Я вышила для нее небольшую картину. Возможно, ее порадует.

– Анютины глазки? – взяла я из рук Арины небольшое полотно, уже вставленное в рамку. – Мамины любимые цветы.

– Сестре всегда нравились эти цветы. Она говорила, что ее жизнь будет такой же яркой, как лепестки анютиных глазок, – вздохнула тетя.

– Мама, смотри, что я тебе принесла, – передала на следующий день тетин подарок.

Мама долго рассматривала гобелен, водя пальцами по стежкам. Затем улыбнулась и швырнула картину об стену.

– Мама, этим не бросаются, это ставится на тумбочку, – вставила я картину в вылетевшую от удара рамку.

Она безучастно отвернулась от меня и принялась расчесывать свои волосы. Ее волосы, после папиных похорон, полностью поседели, но приобрели не мышиный серый цвет, а молочно-белый.

Выходя из палаты, столкнулась с Алевтиной.

– Как мама? – спросила учительница.

– Без изменений.

– Это лучше, чем если бы ей стало хуже, – попыталась поддержать она меня.

– Алевтина Демьяновна, простите меня, – неожиданно для самой себя произнесла я.

– За что? – не поняла женщина.

– За то, что не понимала, не хотела понимать, каково Вам приходится. Я вела себя отвратительно.

– Вероника, ты же не могла знать. Все в порядке, – протянула она мне руку.

– Спасибо, – ответила я на пожатие.

– Вероника Сергеевна, – прервал нас заместитель главврача клиники по административным вопросам.