Ответил Рикович — он тоже чувствовал себя в этой великой компании явно не в своей тарелке, и потому голос его слегка охрип:
— Великий князь Феодор Иоаннович обещались…
Мозги у меня скрипнули, и я сообразил, что это младший сын нынешнего государя, из трех имеющихся. Имена у Грозных разнообразим не отличались: если не Иоанн то Василий, если не Василий — то Федор, если не Федор — то Дмитрий, но это уже в крайнем случае. Исключения бывали, но совсем уж редко, в рамках статистической погрешности.
Великий Князь прибыл спустя несколько минут, помпезно, как и полагается персоне его уровня — с кортежем и бронированными опричниками, на лимузине. Машин было десятка два, не меньше, опричников в черной броне и с орлами на плечах — за сотню. Но все они остались у автомобилей, цесаревич ждать никого не стал: появился из предупредительно распахнутой двери представительского электрокара и зашагал прямо к воротам. Я только и увидел, что высокую фигуру, широкие плечи и узкие бедра — все, затянутое в полувоенный френч. Ну, и рыжая шевелюра, конечно. Черты лица, возраст и прочее разглядеть не удалось, хотя было ужас как любопытно — августейшая особа же!
Четверка могущественных аристократов в едином верноподданническом порыве едва ли не в ногу двинули за царевичем.
Арга и Ярлак тоже опомнились, и мы всем десятком, как стадо слонов ломанулись к воротам, пытаясь протиснуться между откровенно нарывающимися опричниками. Эти бронированные ребята специально стали в шахматном порядке, вынуждая уруков протискиваться меж ними. Я совершенно точно знал, что думал каждый из моих побратимов: «Вы такие смелые потому, что в доспехах!» И отчасти был с ними согласен. Но только отчасти… Я ведь знал, что в опричники не берут абы кого. Там все — боевые маги-слабосилки или пустоцветы с бешеным потенциалом и серьезным военным опытом, типа Петеньки Розена или Лаврика Нейдгардта. Серьезная сила! Но это — не повод вести себя так по-хамски, так что я не выдержал и рявкнул негромко, но решительно, на грани инфразвука:
— НАХЕР С ПЛЯЖА.
На нас даже аристократы обернулись, а опричники — их сдуло в стороны. Вот почему так: не наорешь — не реагируют? Национальная российская особенность? Меня даже гордость взяла — вон, как суровых воинов разогнал! С другой стороны, может быть, причина их покладистости заключалась в происходящем у ворот резиденции Нахичеванских?
Там его высочество царевич и великий князь Федор Иванович трижды ударил кулаком в решетку и провозгласил:
— Слово и дело Государево!
Ворота едва слышно скрипнули и подались в стороны. Охрана из нукеров в шипастых доспехах и пышущих паром из ноздрей демонов дружно ляпнулась на колени, при этом на их лицах и мордах застыло несколько испуганное и весьма удивленное выражение — похоже, такое предательство со стороны своих конечностей стало для нахичеванцев настоящим сюрпризом.
— В казармы, господа, — сказал царевич. — До объявления воли Государя вы считаетесь интернированными лицами.
И, черт бы меня побрал, эти вояки с рожами разбойников из сказки про Али-Бабу прямо так, на коленках, и отправились к какому-то флигелю. Вместе со своими демонами. Глядя трущего виски Риковича, я понял: причина таких чудес — мощнейшее ментальное воздействие. Черта с два нукеры подчинились бы кому-то, кроме своего господина! Явись даже ангел Божий, они бы и бровью не повели без приказа Келбали Хана!
При этом для изъявления монаршьей воли Федору Ивановичу, видимо, и слова не требовались — из особняка один за другим выходили слуги, повара, охранники, череда девушек в весьма легкомысленных нарядах, свора рыжеватых крупных собак — знаменитых степных нахичеванских овчарок с драгоценными ошейниками, две кошки и несколько мышей. Царевич был педантичным — что бы он ни намеревался сделать с обитателями усадьбы, это не касалось никого, кроме аристократов.
И нас, уруков. Но вместо нас могли быть какие угодно нелюди — гномы, лаэгрим, даже снага. В качестве мальчиков на побегушках и тех, кто будет выворачивать руки и тащить на дыбу. Не аристократам же этим заниматься, верно? Наверняка они возьмут какой-нибудь страшный обет молчания… Ну, и хрен с ним, я не языком трепать собрался, мне разобраться хочется!
Все также наблюдая затылок его высочества и еще четыре аристократических затылка, мы с всей урукской бандой поднялись по лестнице. Дверь, повинуясь жесту царевича, распахнулась, зародив в моей голове подозрения по поводу телекинетических способностей Федора Ивановича, и мы оказались в обширном холле, выполненном в восточном стиле.
Мрамор, фонтан, ажурные арки, арабески на стенах, оттоманки в углах, яркие, терпко пахнущие цветы в вызолоченных вазах, магический шар под потолком мерцает теплым, почти солнечным светом. Царевич обвел взглядом комнату — и свет погас, а цветы — завяли. Ять, я не удивлюсь, если он скажет сжечь здесь все до основания, разровнять бороной пепелище и солью посыпать! Суров, дядька! Поглядеть в его глаза мне интересно было до чертиков. Но пока такой оказии не выдавалось.
Мы в полной тишине шли по широкому коридору, от стен, украшенных фресковыми изображениями сцен охоты и сражений далекого прошлого, каких-то горных пейзажей и пасторалей. Наконец царевич остановился перед последней дверью: богатством чеканки и инкрустации она, пожалуй, могла посоперничать с демидовским дирижаблем.
— Слово и Дело Государево! — негромко, но отчетливо произнес он.
И усталый, даже — обреченный голос Нахичеванского ответил:
ebooksa