Твой личный враг

22
18
20
22
24
26
28
30

Под пристальным взглядом его теплых синих глаз я чувствую себя странно уязвимой, маленькой, глупой.

Вглядываюсь в его лицо, хочу запустить пальцы в волосы, разгладить хмурую складку на лбу, но мои руки остаются лежать на коленях, а губы не в состоянии вымолвить ни слова. В конце концов мои руки в свои ладони берет Даня. Нежно поглаживает пальцы, вертит на безымянном пальце обручальное кольцо, которое сам же и надел.

– Ты плакала, – не спрашивает, просто констатирует он.

– Почему ты не сказал мне? – выдыхаю тихо. – Почему никому не сказал? Про спортшколы.

– А ты дала мне шанс рассказать? – спрашивает он грустно. – За все время, с момента как ты ушла, я делал много попыток поговорить.

Я чувствую болезненный укол в сердце. Не дала. Ни единого шанса. Все, что я делала, – сбегала, сбрасывала телефонные звонки, отторгала любую его попытку приблизиться ко мне.

По моей щеке бежит одинокая слеза, которая пропадает в уголке губ до того, как я успеваю ее смахнуть.

– Но я не виню тебя, – продолжает Даня спокойным ровным голосом, в котором почти нет эмоций. – Я подвел тебя. Знал, что, если ты узнаешь о моих делах с отцом, для меня будут последствия, чувствовал, насколько хрупко наше счастье, но так и не смог абстрагироваться. Отец настаивал, уговаривал, спрашивал совета, и в конце концов я убедил себя, что от моего вмешательства ничего не изменится – подумаешь, переводы, презентации. Это все казалось мне мелким в сравнении с глобальностью питерского проекта. Это была моя ошибка: я попытался усидеть на двух стульях, а в итоге потерял то, что ценил больше всего, – тебя.

– Ты мог сказать мне, – шепчу я. – Сразу. Я бы очень расстроилась, возможно, обиделась, но, мне кажется, поняла бы.

– Что я мог сказать? Ты пошла против своего отца, чтобы быть со мной, а я оказался чересчур слабым, чтобы сделать то же самое, – он горько усмехается. – Не мог я сказать. Малодушно надеялся, что как-то все само устроится, когда твоя семья получит проект. Но получилось так, как получилось… – Даниил тяжело вздыхает, берет мою ладонь и кладет ее на свою щеку. – Ты имела полное право сердиться. Я лишь надеялся, что, когда первое потрясение пройдет, ты дашь мне шанс объясниться.

– А я не могла тебя слышать, – мой голос глух от едва сдерживаемых эмоций. – Боялась, что стоит мне увидеть тебя, поговорить, как я забуду обо всем, в том числе о своей семье и обиде, и брошусь тебе на шею.

– В те первые часы, даже дни, я был в отчаянии. Порывался заставить тебя выслушать меня, но в глубине души не хотел давить. Именно поэтому отпустил. Поэтому и потому, что ты попросила дать тебе время. Я просто почувствовал, что после всего, что я сделал, должен пойти тебе навстречу.

– Но почему ты отдал свой проект моему отцу? – спрашиваю мягко. – Ведь он был так важен для тебя.

– Это вопрос приоритетов, Мира, – он трется щекой о мою ладонь. – Для меня нет ничего важнее, чем ты. В моей жизни обязательно будут другие проекты, но другой тебя не будет никогда.

От этих слов в моей душе становится тепло. Мне хочется улыбнуться, но мышцы лица налились свинцом.

– Ты пришел ко мне на выставку, чтобы поговорить?

– Я просто не мог больше выносить разлуку, – отвечает он просто. – Но стоило мне увидеть тебя рядом с Ковальчуком, у меня, как всегда, напрочь сорвало крышу.

– Мы прощались, – говорю тихо. – Он уезжает в Штаты.

– Знаю, – признается Даня. – Боялся, что ты поедешь с ним, чтобы сбежать от меня. Костя сказал, что Ковальчук этого хотел… Собирался предложить тебе.

– Я бы никогда этого не сделала, – стремительно кладу на его щеку вторую ладонь и приподнимаю его лицо, чтобы наши глаза встретились. – Я ведь люблю совсем другого человека.