Интересный пациент

– А ничего, что второй раз за три месяца? – удивился я.

– Случается и не с такими! – произнес он свою сакраментальную фразу, снова выписал ментоловую мазь и таблетки. Но, на всякий случай, назначил кучу проверок. Томограф, ЯМРТ, УЗИ. Потратив пару месяцев, я все это прошел и снова заявился к нему. К тому времени боли в ноге опять успокоились. Врач долго крутил-вертел изображения с дисков на экране компьютера, разглядывал их так и этак. Потом опять завел ту же пластинку: «Артрит!». Дал еще таблеток и отправил восвояси. Так бы все это и продолжалось до печального конца, если бы не доктор Женя.

Он вообще-то человек исключительной дотошности, как следователь (отличное, кстати, качество для доктора). Еще из старой школы, когда врача учили не только следовать протоколам, но и проявлять творчество и думать головой. И потому, если Женя чего-то не понимает, он будет копать и доставать пациента, пока не разберется. И вопрос, почему у молодого 35-летнего мужчины артрит случился дважды за три месяца, заинтересовал его куда больше, чем профильного специалиста. К исследованиям коллеги он добавил томограф костей с радиоактивным контрастом. Что впоследствии и стало решающим фактором в диагнозе.

Спустя неделю после моего визита к тому ортопеду-«коновалу», раздался звонок.

– Сережа, – сказал Женя самым спокойным голосом, на который только был способен – зайди ко мне сегодня.

Я и зашел, не подозревая, начало какому пути положит этот визит!

– Мудак этот ортопед, – без недомолвок заявил доктор, – в упор не видит ничего. И потыкал пальцем в экран компьютера, где светилась мешанина моих костей и мышц: – Вот видишь?

Я, конечно, ничего не увидел, Женя махнул на меня рукой и сказал:

– У тебя в ноге какая-то ХРЕНЬ.

Вот именно так и сказал! После чего добавил:

– Этой самой хрени там быть не должно. Я не специалист в ортопедии, пусть профи разбираются. К этому – тут он сделал паузу, подбирая слово, – ВЕТЕРИНАРУ больше не ходи. Толку не будет. Из тех, кого я знаю, рекомендую обратиться к профессору Сухеру в клинику «Адасса».

Вот с этим диагнозом «хрень» я и пошел к профессору.

«Адасса» оказалась огромной больницей, больше похожей на небольшой город. С множеством зданий, ходов-выходов-переходов, в которых я долго плутал в поисках ортопедического отделения. Я вошел туда, еще не зная, что она станет на какое-то время моим вторым домом.

Профессор Эрвин Сухер оказался сухоньким таким старичком, похожим на сильно постаревшего хоббита. Это я уже впоследствии узнал, что он светило в онкоортопедии и попасть к нему было великим счастьем и большой удачей. К специалисту такого уровня в Москве, например, можно пробиться на прием только через три слоя посредников и за большие деньги. К Сухеру я просто записался по телефону.

Добрый дедушка, посмеиваясь и общаясь со мной на английском (я в стране был только год и на иврите говорил через пень-колоду), почитал результаты исследований, помял мне ногу и, также как его коллега-ветеринар, отдернул руку, когда я скривился от боли.

– Биопсия, – сказал он, выдал мне направление и, не снимая с лица улыбки, выпроводил из кабинета.

Биопсия, скажу я вам, та еще история. Доктор-араб, неплохо говоривший по-русски, уложил меня на кушетку томографа (процедуру делают под его контролем), обколол ногу лидокаином и достал устрашающего вида прибор. Что-то вроде огромного шприца с рукояткой – биопсийный пистолет, с огромной толстой иглой на конце. От одного вида этого приспособления мне уже стало плохо. Приговаривая с чудовищным акцентом: «Спокойно, спокойно», доктор примерился и всадил мне этот шприц в ногу. Сначала больно не было, анестезия действовала. Тогда он пошурудил огромной иглой в ране, посмотрел на экран и нажал какую-то кнопку. Раздался громкий щелчок.

– Аааааа, – заорал я, выгибаясь от боли. Доктор зашипел, начал ругаться на трех языках, велел мне не шевелиться и снова защелкал своим адским прибором. Процедура, оказавшаяся весьма болезненной, длилась полчаса. Потом мне забинтовали ногу, отправили посидеть в послепроцедурной палате и приказали явиться к Сухеру через две недели.

Через две недели профессор уже не улыбался. На прием мы пришли с Варей – верным другом нашей семьи, чтобы точно все перевести на иврит и ничего не упустить. Впрочем, особо упускать ничего и не пришлось, да и иврит сильно не понадобился. Сухер начертал на листке бумаги одно слово и развернул его ко мне. Там было написано: SARСOMA.

ОТСТУПЛЕНИЕ: Я долго думал, как описать свои ощущения. «Земля ушла из-под ног» – как-то банально, но она действительно ушла. Мир мой, устойчивый и прекрасный, в одну секунду рухнул и превратился в хаос. Такие ощущения, наверное, испытывает человек в невесомости. Когда падаешь куда-то и не видишь дна. Тебе что-то говорят, а ты не слышишь, слова не складываются в предложения, а в предложениях нет никакого смысла. Я как будто оглох и ослеп. «Контузия» – вот, наверное, каким словом можно описать мое тогдашнее состояние. Мне не было страшно, я просто как бы перестал существовать. Слово «рак» было чем-то из книг и фильмов, из другой жизни. Со мной такого не может случиться, вот что думаем мы все. Но это случилось, и мне пришлось учиться с этим жить. Это «умение с этим жить», пожалуй, одно из главных условий успешной борьбы с болезнью. Остальное от пациента зависит мало.